Они смотрели друг другу в глаза, и при этом глаза их наполнялись светом и теплом.
Глава 16
Потеряв в Москве дочь и так и не родившегося внука, Леонид Вячеславович Форс продолжал в Управске адвокатскую практику. Он по-прежнему был вхож в высокие кабинеты и оставался в курсе всех явных и тайных событий города и округи. Но делал все это, скорее, по инерции. Самое главное — азарт жизни исчез, растворился в страшной потере.
К тому же Леонид Вячеславович часто стал погружаться в воспоминания. И вспоминал не только Светку маленькую, Светку школьницу, Светку девушку, Светку беременную. Это-то было естественно. Но вспоминал он еще и все то, что успел натворить в последние годы — интриги, подлоги, похищение Кармелиты Зарецкой. Вспоминал Розауру, Максима. И этот груз воспоминаний, эти тяжеленные гири его грехов тоже не давали ему жить с прежней легкостью.
Нет, нельзя сказать, что Форс раскаивался. Въевшийся в душу цинизм не давал этого сделать. Но и жить полноценно адвокат тоже не мог. Больше того, понимал, что уже никогда не сможет. Леонид Вячеславович не оставлял работы, не оставлял повседневной суеты — это помогало ему иногда забыться, но ненадолго.
И так он свой несчастный век
Влачил — ни зверь, ни человек,
Ни то, ни се, ни житель света,
Ни призрак мертвый…
Часто вспоминал строки из Пушкинского «Медного всадника», при этом одновременно и жалея себя, и посмеиваясь над самим собой.
А главное заключалось в том, что жить Форсу нынче было, в общем-то, не для чего. Раньше у него была дочь — и он старался, делал все ради нее. А теперь…
Леонид Вячеславович перестал бывать в так любимой им раньше «Волге» — лучшем управском ресторане. А обедать предпочитал в кафе на набережной — в том самом, где на разливе пива трудилась Маргоша.
В этот день, зайдя в кафе, он заметил за столиком знакомую фигуру — Олеся с заплаканными глазами чертила какие-то воображаемые фигуры ножом на скатерти. Мира с Астаховым никак не получалось — так, очередное перемирие.
— Позвольте к вам присесть? Если, конечно, у вас не занято?
Олеся подняла глаза — Форса она хотела бы видеть сейчас меньше всего. Но Леонид Вячеславович уже садился, не дожидаясь ее разрешения.
— Вы расстроены? — спросил он. — Могу я чем-нибудь вам помочь?
— А с чего вы взяли, что я расстроена? — вяло пыталась возражать девушка.
— Не обманывайте, я же вижу. Не знаю, как вам, Олеся, а мне всяческие игры ужасно надоели. Глупо это все…
Такое начало разговора с Форсом ее удивило.
— А в самом деле, Олесь, почему бы вам не рассказать мне, что у вас случилось? Кто знает, вдруг дам дельный совет? Все-таки мой жизненный опыт побогаче вашего. — И Леонид Вячеславович невесело усмехнулся.
— Знаете, я как-то не представляла вас в роли жилетки для дамских слез! — сказала она с ехидцей.
— Представьте себе, мне тоже не чужды «души прекрасные порывы».
— И ради меня вы готовы пожертвовать своим драгоценным деловым временем, господин адвокат?
— Нет, деловым временем пожертвовать я не готов, но как раз сейчас у меня выдалось несколько свободных от дел минут. Я просто убиваю время. Мы с вами давно знакомы, Олеся. И вы можете поделиться со мной своими проблемами. А можете и не делиться. В любом случае ни обманывать вас, ни использовать я не собираюсь.
Подошел официант, адвокат сделал заказ.
— Послушайте, Леонид Вячеславович! — начала Олеся, когда официант ушел. — Мы действительно давно знакомы, так неужели вы думаете, что я опять попадусь на вашу удочку?
— Должен признать — вы, к сожалению, имеете все основания меня ненавидеть. — Нотка горечи прозвучала в голосе Форса, но говорил он очень спокойно, как бы не о себе.
— Еще бы! Да я даже с этим Астаховым познакомилась из-за вас!
— А ведь мне казалось, что вы с ним счастливы… — заметил Леонид Вячеславович, приступая к принесенному официантом обеду.
— Были счастливы.
— Вы что же, с ним порвали?
— Очень на то похоже, — вздохнула Олеся.
— Из-за чего же?
— Сама толком не понимаю. Он изменился. У него постоянно какие-то дела, а я всегда на втором месте. Но я же так не могу!
— А вам не кажется, Олеся, что это скорее вы изменились?
— Я? Почему ж это я должна была меняться?
— Ну потому что вы фактически стали хозяйкой очень хорошего капитала.
— То есть из-за денег? Глупости!
— Вы только не спешите на меня обижаться, но большие деньги уродуют даже самых добродетельных людей.
— Это закон Форса?
— Это закон жизни! Поверьте, к сожалению, я хорошо знаю, о чем говорю. Знаю по себе. Большие деньги! Сладкая мечта! Самая соблазнительная вещь на свете!.. Я ведь очень долго был ими просто очарован, загипнотизирован. Обманывал себя, что они нужны мне ради дочери… А на самом деле капитал был нужен не Свете, а мне. А ей нужен был просто я — отец. Но из-за моей погони за капиталом отца у нее толком и не было. А теперь у меня нет ее… Деньги! Деньги!! Деньги!!! Я был на все готов ради них.
— Странно слышать такие признания от вас.
— Просто моя откровенность в обмен на вашу.
Помолчали. Каждый думал о своем.
— Вы знаете, — нарушила паузу Олеся, — может быть, в отношении меня вы и правы.
— Что, с какого-то момента капитал стал руководить вами?
— В какой-то момент мне стал очень интересен этот бизнес. Вы меня понимаете?
— Вы даже не представляете, насколько хорошо я вас понимаю.
— Ну что ж, по-моему, мы поняли друг друга впервые за все время нашего долгого знакомства.
Они даже слегка улыбнулись друг другу и вскоре разошлись в разные стороны.
* * *
После большой утренней репетиции детей Розауры привезли в табор, накормили обедом и уложили спать в их палатке. Только Васька, как самый большой, был от дневного сна освобожден и бегал где-то вокруг табора под присмотром Рыча.
Но не спалось и малышам — после репетиции они были не столько усталые, сколько перевозбужденные. Один из мальчиков, шести лет от роду, увлеченно водил карандашом по листку бумаги.
— Смотлите, смотлите! — стал он хвастаться, показывая рисунок, на котором угадывались солнышко, цыганская кибитка, взрослая тетя и пять маленьких детских фигурок. — Смотлите, я маму налисовал! И мы тут все с ней лядышком!
Младший пятилетний мальчик в ответ заревел.
— Что такое? Ты почему плачешь? — спросила его старшенькая семилетняя девочка.