Под маской скомороха - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Гладкий cтр.№ 65

Попрощавшись с Упырем Лихим, Истома, будучи слегка навеселе (Бороздин его угостил превосходной романеей под испеченную на вертеле рыбу; баклажку с вином он всегда носил с собой, еще со скоморошьих времен), направился в ремесленный конец Новгорода. В голове юного боярина бродила пока еще не совсем оформившаяся мысль, и она почему-то настойчиво тянула его к литейной мастерской Федки Пушечника. Первый раз он зашел к нему, когда знакомился с Новгородом, – угостил мастера вином, они поболтали о разной чепухе часок, и Истома отправился восвояси, так и не поняв, какого лешего он убил время на закопченного, словно казанок, мужичка из черни.

Потом Истома заходил к Федке еще несколько раз – уж больно мастер ему приглянулся. Его привлекали не только интересные разговоры с Пушечником, которые приносили ему немало нужной информации касаемо количества новых пушек, предназначенных для защиты города, но и сам процесс их изготовления. Юному боярину вообще нравился ремесленный люд, который своими руками творил разные чудеса. А пушка, когда приобретала законченный вид, была удивительно прекрасна – ярко начищенная бронза с разными фигурками на стволе сверкала как паникадило в церкви Святой Софии, привезенное из самого Царьграда.

Несмотря на низкое происхождение Федки Пушечника, его орудия славились не только в Новгороде, но и далеко за его пределами. Он был литейщиком-самоучкой, но имел огромный талант.

Истома уже хорошо знал, как изготавливают пушку. Процесс этот был занимательным, но очень длительным. Сначала стержень обматывали льняным канатом, затем покрывали глиной, а сверху расплавленным воском. По восковому слою наносили все лепные украшения и надписи (тоже из воска), выполненные в зеркальном отображении. После этого воск густо обмазывали жиром и снова покрывали толстым слоем глины. Когда глина хорошо высыхала, Федка осторожно удалял веревку, а потом и стержень и его подмастерья вокруг заготовки разжигали костры. Под действием огня воск постепенно вытапливался, а глина приобретала прочность камня.

Получалась готовая форма для литья, которую укрепляли железными полосами. Затем точно по центру формы с чрезвычайной осторожностью устанавливали железный сердечник – он занимал место будущего канала ствола. Если стержень устанавливали криво, то стенки пушки получались неравномерными по толщине, и такое орудие при стрельбе могло разорваться. Заниматься этим Федка не позволял никому, сам делал.

Затем подмастерья заливали в форму расплавленную бронзу. Когда она затвердевала, форму разбивали и доставали из нее отливку. Пушку очищали от наплывов, прочеканивали рисунок и полировали. Истома шел и ломал голову: что же он упустил в процессе изготовления орудия? Что-то очень важное и полезное для того дела, которому он посвятил всего себя, без остатка…

Федка Пушечник довольно заулыбался, увидев Истому; он точно знал, что в гости тот не приходит с пустыми руками. И точно – юный боярин принес вместительный кувшинчик с фряжским вином, который захватил по пути, заглянув в корчму Жирка. Федка имел со своей мастерской немалый доход, но у него была большая семья, и ему вечно не хватало денег на выпивку, к которой он имел пристрастие. Правда, его работа требовала твердых рук и верного глаза, поэтому «расслаблялся» Федка Пушечник не часто.

Но этот день у него вышел свободным. Новое орудие блистало своими лощеным боками, и двое подмастерьев пыхтели над коловоротом – сверлили запальное отверстие. Истома как увидел, что они делают, так и прикипел взглядом к стружке, которая вилась из-под каленого пера. Вот оно, наконец! Это именно то, что нужно!

– О чем задумался, боярин? – спросил Федка, быстро накрывая на стол. – Садись, откушаем винца, покалякаем о жизни нашей смутной. А она ох как закрутила нас…

Он был неопределенного возраста, – есть такие люди, которые с виду не стареют до самой смерти – русокудр, невысокого росточка, жилистый и проворный, как белка.

– Недосуг мне, Федка, – ответил Истома. – Забежал тебя приветить, угостить, – и дальше. Дела…

– Жаль, жаль… Ну, коли дел невпроворот, то беги. У меня вон тоже заказов – с головой. Посадник степенный Митрий Борецкий почти каждый день наезжает, требует лить побольше орудий. А я што, двужильный? Да и дело это спешки не любит. А ему давай – и все тут. Вынь да положь. Весь в свою матушку. Она не терпит отказа ни в чем. Постой, постой… Никак снова вечевой колокол ударил?

Федка повернулся правым ухом в сторону Ярославова дворища. Истома тоже услышал голос вечевого колокола, который сильно отличался от перезвонов на колокольнях церквей. Он гудел басовито, мощно, а временами кричал, как раненый человек, звал на помощь.

– Опять вече собирают… – недовольно пробормотал Федка. – И снова пойдут стенка на стенку. Коромольникам, этим бездельникам, только дай побузить… – Он умолк, немного подумал, покосился на кувшин с вином, который уже красовался посреди стола, и решительно сказал: – Не пойду я! Пущай решают без меня. Там люди головастые. А мне работать надыть.

– А я хочу послушать, о чем речь пойдет, – сказал Истома.

Для него и впрямь это было важно. Воевода уже собирал ополчение, вот только новгородская конная рать – хорошо обученные и не раз побывавшие в ратном деле гриди – была под началом архиепископа, а он никак не желал давать согласия послать свое «знамя» против московитов ^[120], продолжал упрямствовать, считая приближающуюся войну не сражением за новгородские свободы, а братоубийством. Истома хотел убедиться, что и дальше так будет, а значит, новгородское ополчение выйдет на бой сильно ослабленным.

Истома из уважения к Федке выпил одну чашу и попрощался, оставив Пушечника наедине с кувшином, чему тот только порадовался. На улицах Новгорода было многолюдно. Как обычно, народ бежал на звуки вечевого колокола, словно на пожар. Шумными толпами люди валили на Великую площадь.

– Што стряслось? – спрашивали новгородцы друг друга на ходу.

– А полегче у тебя нет вопроса? – звучало в ответ раздраженно.

– Неужто объявят войну московитам?

– Кто знает, кто знает…

– Звонят, звонят, а толку?

Все спрашивали друг у друга, отчего переполох, но никто не мог толком сказать хоть что-то.

Истома постарался протиснуться поближе к лобному месту – вечевому помосту. Там уже собрались посадники с золотыми медалями, знаками своей власти, тысяцкие с резными жезлами, бояре, разодетые как на праздник, житьи люди со знаменами, и старосты всех пяти новгородских концов с серебряными секирами.

Люди толкались, шумели, но помост пока был пуст. Все чего-то ждали. Но где же Марфа-посадница? Истома был роста немалого и еще постарался вытянуться в высоту, чтобы поискать ее глазами, но боярыни все равно не заметил. Но вот на помост поднялся всеми уважаемый посадник новгородский, который занимал эту должность несколько раз, Груз Афанасий Остафьевич. Возвысившись над толпой, он снял шапку и низко поклонился народу, явив ему свои седины. Люди загомонили, закричали, приветствуя посадника, которого любили за редкую среди новгородских служивых честность и бескорыстие.