Катарсис-1. Подноготная любви. Психоаналитическая эпопея - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Меняйлов cтр.№ 153

Ну, а чт`о есть покаяние в высоком смысле, к сожалению, объяснить невозможно, можно только обсудить, и то с теми, кто через опыт покаяния уже прошёл. Остальным, слушая обсуждение, остаётся только кивать головами в знак того, что… А кто их знает, в знак чего они кивают, просто они все так обычно поступают.

«Вера» — слово не менее многозначное. В высоком смысле — это связь с Богом, общение с Ним и в Нём возрастание. В массовом, общепринятом смысле — это убеждённость в чём-то, не «отягощённое» сомнениями критического ума. Но подобного рода убеждение — даже в существовании Бога! — не более чем следствие гипнотического внушения. И, как всякое неизжитое внушение, противоположность благословения. Поэтому, как мы уже говорили, не случайно, что в русском переводе Библии, сделанном в рамках государственной формы религиозности, в «Откровении» «вера Иисуса» (Откр. 14:12 и др.), то есть вера, присущая по Духу соблюдающим заповеди Божьи, переведена как «вера в Иисуса». Такая ошибка закономерна, и только такая вера присуща массовому сознанию. Но и бесам тоже! «Ты веруешь, что Бог един: хорошо делаешь; и бесы веруют, и трепещут. Но хочешь ли знать, неосновательный человек, что вера без дел мертва?» (Иак. 2:19, 20).

Высокое слово «молитва», рождённое теми, кто понимал, тоже было обречено на иное в народе значение, и это второе значение не могло не стать более распространённым. И, в сущности, единственно известным. Отсюда, подобно тому как в Писаниях слово «вера» употребляется с двумя значениями, подобно тому как слово «покаяние» употребляется в двух смыслах, аналогично и слово «молитва» в Евангелии не могло не присоединить к себе второго значения, хотя бы уже по той причине, что воплощённое Слово пришло в уже сложившуюся языковую среду.

Отсюда, в определённом смысле, и просьба Иуды к Богу благословить на предательство — молитва, и стояние фарисеев на коленях перед Великой Субботой, Пасхой Распятия, — молитва, и повторение тысячи раз одной и той же комбинации слов до достижения восторженного состояния полного кретинизма — тоже молитва, но и разговор Авраама с Богом — тоже. Поэтому, когда в Гефсимании Христос, в сущности, обращался к Собственной памяти (Бог Его, разумеется, слушал, но не слышал), когда человеческая плоть Его, греховная в силу рождения от земной женщины, рождённой от предков по имени Адам и Ева, эта плоть Его всячески противилась тому, чт`о ей предстояло претерпеть на кресте Голгофском, просьба была о чаше иной, чем предуготована была от начала. И это — молитва.

Но и опыт Авраама, и опыт Моисея, и опыт Самого Иисуса в любую другую ночь, кроме предваряющей Великую Пасху, — опыт, который мог бы быть достоянием каждого. Ведь Бог не отвечает не потому, что не желает общения, а потому, что Его не хотят слышать и слушать.

В Молитве воспаряет дух и возрастает душа. Нас сейчас не интересует, можно ли представить душу как слияние тела мировоззрения и тела памяти, и не чрезмерное ли это упрощение; нам сейчас вполне достаточно учитывать, что оба этих условных тела в неё входят. Итак, молитва как разговор с Богом очищает душу и, как её составляющую, — тело мировоззрения. А вот очищает ли молитва тело памяти, очищает ли она его от тех уродств, которые незаметным образом были привнесены извне?

Необходимая для разрешения этого вопроса цитата достаточно обширна, чтобы приводить её целиком, поэтому рекомендуем обратиться к первоисточнику — 9-й главе книги пророка Даниила. Это Ветхий Завет.

Пророк Даниил был чрезвычайно интересным человеком прежде всего потому, что позволил Господу участвовать в своей судьбе, а Тот допускал в жизни пророка такие резкие и крутые повороты, которые одни только и могли столь быстро развить его душу. В книге, которую Даниил написал о тех видениях, которые даровал ему Господь, он кое-что написал и о себе. Написал мало, но то, что дошло до нас, — впечатляет.

«Тогда царь повелел, и привели Даниила и бросили в ров львиный; при этом царь сказал Даниилу: „Бог твой, Которому ты неизменно служишь, Он спасёт тебя!“» (Дан. 6:16).

«Поутру… царь чрезвычайно возрадовался о нём и повелел поднять Даниила изо рва; и поднят был Даниил изо рва, и никакого повреждения не оказалось на нём, потому что он веровал в Бога своего». «Тогда Даниил сказал царю: „царь! во веки живи! Бог мой послал Ангела Своего и заградил пасть львам, и они не повредили мне, потому что я оказался пред Ним чист, да и пред тобою, царь, я не сделал преступления“» (Дан. 6:21-23).

Во рву со львами Даниил не умер со страха. Люди часто не выдерживают и менее кошмарные переживания, чем ночь рядом с отвратительно пахнущими голодными хищниками, чьё нечистое дыхание означает смерть. Не умер, видимо, потому, что страха он не испытывал. Как мы уже говорили, интересное объяснение феномена страха даётся у пророка Иеремии. Человек Божий сообщает, что страх — следствие нарушения первой Его заповеди: «Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим». Иными словами, человек, стремящийся к любому другому, кроме Бога, центру — власти, богатству, популярности и т. п. — неизбежно расплачивается страхом. Он не только обессилен от решения нарушить Закон (психомировоззренческая травма), но он ещё и боится. Эти два явления взаимосвязаны, потому что нарушение любой из десяти заповедей означает отказ от Закона как целого и, следовательно, от первой заповеди тоже. Итак, от страха, порождённого самоизуродованием тела мировоззрения, пророк был, очевидно, свободен. Но психотерапевтическая практика показывает, что часто страх имеет ещё и невротический характер. И именно подобного рода страх бывает чрезвычайно разрушителен. Несмотря на то, что от такого страха легко освободиться, методами лечебного психокатарсиса в том числе, тем не менее большинство людей страхом отягощены. Но и от такого страха пророк Даниил, очевидно, был свободен. Как это ему удалось? Уж не обращался ли он к психотерапевту? И не владел ли он методами психокатарсиса? Может быть, он знал это слово? Или, может быть, не зная собственно слова как определённого набора звуков, он во время молитвы очищал не только тело мировоззрения, но и тело памяти? Если так, то это умение должно было проявляться не только в поведении во рву, в спокойном в нём пребывании, но и в словесном оформлении молитвы. Но какие бы ни были эти слова, их бессмысленно заучивать другим, потому что только ему одному они могли принести облегчение, только ему и никому другому, потому что молитва — это молитва личная.

Ведь молитва — разумеется, только в определённом, весьма узком смысле слова — сеанс психотерапии. Почему? В чём, в сущности, заключается медицинская психотерапия? «Закройте, больной, глаза и рассказывайте, что у вас болит…» А у истинно молящегося болит то, что разделяет его с Господом; и именно это он Господу, как истинному Психотерапевту (и не только психо-) и рассказывает. И Господь лечит!

«И обратил я лицо моё к Господу Богу с молитвою и молением (моление — осознание своей нужды. Не путать моление с молитвой! — А. М.) в посте и вретище и пепле, и молился я Господу Богу моему, и исповедывался и сказал: „молю Тебя, Господи Боже великий и дивный, хранящий завет и милость любящим Тебя и соблюдающим повеления Твои! Согрешили мы, поступали беззаконно, действовали нечестиво, упорствовали и отступили от заповедей Твоих… и не слушали рабов Твоих, пророков, которые Твоим именем говорили царям нашим и вельможам нашим, и отцам нашим и всему народу страны. У Тебя, Господи, правда, а у нас на лицах стыд, как день сей, у каждого Иудея, у жителя Иерусалима…“» (Дан. 9:3—7).