Как?
Он не может освободиться?
Что я наделал?
Господи!
Все мои планы рухнули!
Бог Израилев!
Я не буду премьер-министром!
Я каюсь!
Я каюсь!
Вот я ещё и по земле катаюсь!
Я чувствую, как я каюсь!
Как мне больно!
Душа болит!
Каюсь!
Повеситься?
Где верёвка?
Ы-ы-ы-хр-р-р… Аык-к-к!..
Покаяние — это прекрасно, но только в том случае, если это родовые муки обновлённого тела духа! В противном же случае на ложном основании можно построить только нечто ложное, отвратительное, и вместо ожидаемого свежего, только распустившегося цветка покаяния в теле мировоззрения затопорщится ломаная проржавевшая колючая проволока обессиливающей гордости. Она обессиливает во всех смыслах, и в сопротивлении смерти — тоже. И потому, не разыграй Иуда комедии «покаяния», — он мог бы жить. «Покаяние» было той последней каплей в чаше мерзостей, которую с`илен вынести человек.
А не умри он от «покаяния», какова была бы его жизнь? Какова была бы жизнь разделённого с Христом человека, весьма религиозного, в достаточной степени самопожертвенного и способного быть руководителем? Он был практичен — и сребреники употребил бы в дело. Очень может быть, что со временем он бы их раздал — не с его образованием и способностями всю жизнь цепляться за деньги. Сомнительно, чтобы Иуда искал утоления своих страстей на путях светской власти — слишком мелко. Скорее всего, своё стремление быть первым он бы реализовал, организовав религиозную секту. Христианскую. В соответствии с полученным у ног Слова образованием. Его последователи были бы убеждены, что из двенадцати апостолов одиннадцать Учителя предали, так и не взвалив на себя бремя служения предательства, и лишь один Иуда остался верен до конца. Он выполнил свой долг Ученика, взвалив на свои плечи самое тяжёлое, неприятное, но единственно необходимое дело — проложил путь Учителю на крест. Ведь Тот — Агнец, закланный от Сотворения мира. Значит, на то была воля Божья, и избран её исполнить был он, Иуда. Свидетельство же небесности Иуды — его власть над болезнями, которая чем дальше, тем более возрастает. А ведь болезнь, как считали бы последователи Иуды, есть несомненное зло, освобождение страждущего от неё — несомненное благо, а исчезновение некоторых симптомов — несомненное свидетельство над болезнью победы. Это общепризнанно, и усомниться в этом редко кто себе позволяет.
Всегда были и есть люди, которым нравится верить, что исчезновение симптомов и есть выздоровление. Также всегда были и есть люди, которые верят в особую избранность Иуды. Из живших спустя 19 столетий после Иуды достаточно вспомнить Леонида Андреева и его «Иуду из Кариота». Его Иуда — самый преданный ученик Иисуса, страдающий от фанатизма и тупости остальных учеников.
Открытые последователи Иуды — непопулярны. Гораздо более популярны скрытые последователи фарисеев — государственники. Это не удивительно: различные формы некрофилии не обязательно должны быть равнораспространённы.
Иудаизм во все времена не был един, не был он един и во время Христа. История сохранила для нас лишь некоторые названия некогда существовавших в те времена церковных направлений: фарисеи, саддукеи, зелоты, иессеи, последователи Иисуса из Назарета. Представители всех этих направлений претендовали на владение истиной и по отношению друг ко другу особого восторга не испытывали. Фарисеи более других почитались народом за людей нравственных и пользовались в народе наибольшим влиянием. Иными словами, они были некрофилами-государственниками и были в состоянии без отвращения исповедовать то, что было приемлемо для большинства населения. Этим их проявления некрофилии отличалась от проявлений той же некрофилии у Иуды. Предпочтения Иуды явно были негосударственнические, иначе говоря, сектантские. Иуда не позаботился стать признанным в признанных формах религиозности — иначе ко времени крещения Христа он уже был бы национал-авторитетом. Ведь подавляющим Иуда был уже к моменту встречи с Его учениками, что видно хотя бы из того, что его «полюбили». То, что некрофилия Иуды более носила сектантский, нежели государственнический характер, следует также из распространённости его последователей — их было немного во все века. Итак, не-«покаявшийся» Иуда, останься он жив, стал бы во главе не самого популярного церковного направления. Но христианского.
У обессиленного Иуды, возможно, не было бы женщин. Задолго до Христа у язычников существовала такая традиция: уходить в пустыню. Но, возможно, и наоборот — у него было бы много жён, как у признанного во многих народах пророка-государственника — Магомета (Махаммада). Когда у Махаммада было четыре жены, его спросили, сколько у правоверного должно быть жён. Махаммад после молитвы ответил — четыре. Так ему сказал его бог. А потом Махаммаду захотелось ещё одну. Он опять помолился, и его бог ответил ему: «Тебе можно больше, ведь ты же Пророк!» Возможно, что у Иуды тоже было бы девять жён, и все красавицы. Это значит — ни одной генитальной. И признанный праведник Иуда Искариот, несмотря на самые утешительные половые фантазии, никогда бы не познал, чт`о есть половинка, Единственная, Возлюбленная, и с Ней в Боге слияние и возрастание. А согласитесь, обидно, растравив себя с девятью анально-накопительского типа жёнами, так ничего и не познать.
Иуда был в присутствии Божьем, но так никогда и не познал, чт`о есть с Ним общение — он и здесь остался обделённым. Обделённым бы Иуда оказался и в познании психокатарсиса (в высоком его смысле). Душевные процессы для него возможны лишь в противоположную от обновления сторону.
Но не все, к счастью, в этой жизни Иуды. И именно поэтому психокатарсис может принести неоценимую пользу в миссионерской работе. Миссионерская работа и есть продолжение психокатарсиса, и понимать это — благословение.
Христос умел говорить притчами. Он указывал слушателям на поля пшеницы и рассказывал о зерне, которое может упасть на благоприятную или бросовую почву. Он был в Храме и указывал на храм Своего тела, который разрушится и в три дня воздвигнется вновь. Христос вообще говорил не просто на языке, людям понятном, но образы, Им представляемые, для каждого данного слушателя были особенно значимыми. Он был Истина и знал, что только и именно такой метод действенен для тех, кому чужды внушения.
Болезненное искажение, о котором человек может сказать, когда оно в его теле появилось, в результате какого заблуждения оно в тело могло проникнуть, внутренний образ, который можно не только оценить качественно (что он обессиливает), но и можно определить, сколько он отнимает процентов сил, — такой образ-притча бесценен в миссионерской работе. Скажите, какой другой образ может быть более близок для осознания проблемы греха? А если убедиться, что грех обессиливает, то что мешает вступить в жизнь лучшую?
Миссионер никогда не приходит на пустое место, но лишь туда, где прежде уже успели наследить очень и не очень признанные, после которых людей надо лечить. Как, например, Возлюбленную от переселения душ. И здесь психокатарсис облегчит усилия: души перестанут переселяться, они перестанут быть безусловно вечными — и утвердится Воскресение!