– Зачем? – прошептал Акос.
«Мы собираем мудрость планеты и присваиваем ее себе, – вещала Отега, присев рядом со мной на корточки во время наших уроков. – Вот так все и обстоит, Кайра. Мы находим объекты – ценные и достойные нашего внимания. И раскрываем другим людям глаза… на них самих».
И вдруг – как в ответ на воспоминание – тени Тока беспокойно зашевелились под моей кожей, накатывая и отступая. Точно так же накатывала и отступала боль.
– Обновление, – произнесла я. – Наши раскопки – сродни обновлению, – я не знала, как лучше ему объяснить, раньше мне никогда не приходилось этого делать. – Мы находим вещи, выброшенные другими, и даем им новую жизнь. Вот во что мы верим.
– В данном квадрате замечена некоторая активность, – произнес тощий Изыскатель, в три погибели склоняясь над планетой, которая расположилась у самого края голографической галактики.
Над планетой сверкало официальное название «П1104», а мужчина смахивал на дохлого фензу, свернувшегося в скорлупке. Изыскатель коснулся потемневшего завитка токотечения – зеленого с желтоватыми проблесками.
– Прямо как волна, которая готова обрушиться на берег, – промурлыкала угловатая женщина. – Может, созреет, а может, рассосется. На всякий случай, отметь участок для дальнейших наблюдений. Но я считаю, что самой перспективной для сбора является именно Огра.
«Сбор – сама доброта, – шепнула тогда Отега в мое детское ушко. – И для них, и для нас. Сбор – одна из обязанностей, возложенных на нас Током».
– Весьма своевременная догадка, – хмыкнул тощий. – Не ты ли говорила, что его светлость специально запросил информацию об активности Тока в районе Питы? Лично я не вижу там ни единого завитка, но сомневаюсь, что для него это имеет значение.
– У его светлости всегда есть свои веские причины, и не нам их обсуждать, – женщина украдкой покосилась на меня.
Я кое-что слышала о планете Пита. Болтали, что в ее океанских глубинах, где нет сильных течений, спрятано оружие, подобного которому галактика еще не видывала. Ризеку, намеренному не только провозгласить шотетскую независимость, но и добиться тотального контроля над всем населением, такое оружие, конечно, пригодилось бы.
Под веками запульсировала боль. Так случалось всякий раз, когда мой токодар стремился поразить меня с удвоенной силой. Стоило лишь подумать о Ризеке, всерьез затевающем войну, и все – токодар жалил снова и снова.
– Нам пора, – бросила я Акосу и повернулась к Изыскателям. – Желаю вам удачи! Только не следует вводить нас в заблуждение, – добавила я, повинуясь порыву.
На обратном пути Акос не проронил ни слова. Он молчал всегда, когда не задавал мне вопросов. А интересовалась бы я сама теми, кого ненавидела?
Впрочем, вполне вероятно, сейчас он пытался решить, ненавидит ли он меня или нет.
Барабанный бой, как ему и было положено, постепенно стих. Наступившая тишина, казалось, подала Акосу знак. Он замер под лампой, в которой мерцал тусклым голубоватым светом крошечный фензу. Светлячок доживал свои последние дни. Донышко стеклянного шара было усыпано мертвыми насекомыми.
– Давай сходим на праздник, – произнес Акос. – Только ты и я, безо всяких Ризеков.
Я вдруг заметила, до чего он худ. Щеки ввалились, под глазами залегли глубокие тени, совершенно несвойственные его юному возрасту. Я зачарованно уставилась на протянутую ладонь.
Акос непринужденно подавал мне руку, наверное, не понимая, что для меня это – действительно редкость. Не понимая, какая редкость – он сам.
– Почему? – спросила я.
– В смысле?
– С некоторых пор ты со мной необычайно мил, – я нахмурилась. – Вот и сейчас – тоже. Но почему?
– Здешнее воспитание подпортило тебе нрав, верно?
– Здешнее воспитание позволяет мне видеть людей насквозь, – поправила я Акоса.
Акос вздохнул. Складывалось впечатление, что он остался при своем мнении, но спорить ему не хотелось. Он частенько так вздыхал.
– Мы много времени проводим вместе, Кайра. Думаю, быть милым – это вопрос выживания.
– Меня сразу узнают в городе. Может, мое лицо и незапоминающееся, зато о тенях ничего подобного не скажешь.
– Забудь о паутине, Кайра – ты ведь пойдешь со мной, – Акос склонил голову набок. – Или тебе противно до меня дотрагиваться?
А он меня провоцировал. И, наверное, хотел мной манипулировать.
Но я представила, что моя кожа остается нормальной в толпе, и горожане касаются меня и не вопят от боли… Я почувствовала запах чужого пота, вообразила, как затеряюсь среди праздничной суеты. Последний раз я приближалась к скоплению людей перед своей первой Побывкой, когда отец нес меня на руках. Пусть даже у Акоса имелись скрытые мотивы, может, мне стоило рискнуть и выйти наружу?
Я схватила его за руку.
Примерно через час мы опять вернулись в систему скрытых проходов, облаченные в праздничные одежды. Я была в пурпурном платье – уже не материнском, а в наряде попроще, которого не жаль. Для пущей маскировки нанесла на щеки и скулы широкую диагональную полосу краски, полностью покрывавшую один глаз и отчасти – другой. Волосы заколола в хвост, предварительно покрасив пряди в синий цвет.
Без обычных теней под кожей я больше не была Кайрой Ноавек, которую боялся весь Воа.
Акос оделся в черное и зеленое, но себя разрисовывать не стал: ему было незачем.
Встретившись со мной взглядом, Акос остолбенел и сперва только молча пыхтел.
Мне прекрасно известно, как я выгляжу. Черты моего лица нельзя назвать мягкими или приятными. В общем, моя внешность – не такая, как у других, обыкновенных людей.
Мое теперешнее лицо является вызовом, сродни ослепляющему сиянию токотечения. Так что моя изначальная внешность не имеет принципиального значения именно в свете живых вен Тока.
Странно, что Акос сейчас обратил на меня внимание.
– Хватит таращиться, Керезет, – фыркнула я. – Где твои хорошие манеры? Постыдился бы!
Он взял меня под руку, и я повела Акоса в восточное крыло особняка – к лестницам. Ощупав балки в поисках меток, обнаружила круги, означавшие потайной выход. Точь-в-точь такие же были неподалеку от кухни.
Вокруг дома росла ковыль-трава, и нам пришлось продираться сквозь заросли до калитки, запертой на кодовый замок. Комбинацию цифр я, разумеется, знала. День рождения матери. Все коды Ризека так или иначе связаны именно с ней: дата рождения и смерти, дата родительской свадьбы, «счастливые» материнские числа. Исключение составляли лишь двери в самом крыле Ризека. Те запирались кровью Ноавеков. Туда я, впрочем, никогда не ходила по собственной воле, проводя с братом ровно столько времени, сколько ему требовалось.
Я заметила, что Акос следил за тем, как я ввожу код. Но, в конце концов, это была просто калитка на заднем дворе.