Я любила тренироваться. Не только потому, что занятия увеличивали мою силу, хотя это являлось приятным бонусом. Мне нравилось ощущение физической активности: разогретого тела, быстрого пульса, приятного поднывания утомленных мускулов. Вот такая боль была мне по душе: ведь я выбирала ее сама. Как-то раз я попыталась побороться с солдатами Ризека, как делал он сам в часы тренировок, но чернильные тени Тока причиняли моим спарринг-партнерам нешуточные страдания, и от идеи совместных тренировок пришлось отказаться.
Весь последний сезон я читала шотетские книги о древнем боевом искусстве – эльметахаке, «пути разума». Как и многое в нашей культуре, приемы этой школы были изучены во время наших Побывок. В эльметахаке буквально сплавились между собой огрианская свирепость, отирианская логика и наша шотетская изобретательность.
Когда мы с Акосом очутились в спортзале, я сразу же схватила оставленную там накануне книгу «Принципы эльметахака: основополагающая философия и практические навыки» и раскрыла ее на главе «Стратегия, ориентированная на противника».
– В армии ты изучал зиватахак, верно?
Акос непонимающе уставился на меня.
– Альтетахак еще называют «путь руки», зиватахак – это «путь сердца», а эльметахак – «путь разума», – объяснила я. – Твои наставники не говорили тебе, по принципам какой школы тебя тренируют?
– Они вообще не удосуживались информировать меня о чем бы то ни было, – пожал плечами Акос.
– Судя по тому, как ты двигаешься, я с уверенностью могу заключить, что тебя учили зиватахаку.
Акос вроде бы удивился.
– Судя по тому, как я двигаюсь, да?
– Мне не кажется логичным, что тувенец совершенно не знает самого себя.
– Знать, как ты дерешься, вовсе не означает знать самого себя, – возразил Акос. – Если ты – представитель миролюбивого народа, сражаться вовсе не обязательно.
– Неужели? И где же обитает сей дивный народ? А может, твои воображаемые друзья живут в твоей голове? – усмехнулась я. – Люди агрессивны. Просто кто-то умеет сдерживаться, а кто-то – нет. Лучше это признать и использовать в качестве точки доступа к своему подсознанию, а не продолжать тешить себя ложью.
– Я себя не обманываю, – он запнулся и вздохнул. – Ладно, неважно. О какой точке доступа ты толкуешь?
– Возьмем, к примеру, тебя, – продолжила я.
Акос со мной был явно не согласен, однако не спорил. Значит, лед тронулся.
– Ты быстр, но не особенно силен. Порывист и постоянно ждешь нападения. Скорость – вот краеугольный камень пути сердца, – я постучала себя по груди. – Но данное качество требует выносливости. Поэтому сердце должно быть выносливым. Мы переняли эту философию у воинов-аскетов Золда. Тогда как альтетахак, «путь руки», опирается исключительно на силу. Альтетахак, по сути, является адаптацией стиля наемников с границ галактики. И, наконец, эльметахак. Он основан на стратегии. Большинство шотетов давно оставили этот путь. Эльметахак – настоящее лоскутное одеяло из различных стилей разнообразного происхождения.
– И какой из них изучаешь ты?
– Все – и каждый по отдельности, – я отложила книгу и встала. – Начнем, пожалуй.
У дальней стены стоял древний деревянный комод. Потянув за разболтанную позеленевшую ручку, я со скрипом выдвинула ящик, в котором хранились учебные клинки из современного синтетического материала, прочные и гибкие. От них могли оставаться синяки, но порезаться было затруднительно. Я бросила один Акосу, второй взяла себе и встала в стойку, направив клинок в сторону.
Акос скопировал мои движения. Я видела, как он подстраивается, сгибает колени, перенося вес, чтобы в точности воспроизвести мою позу. Было немного странно наблюдать за человеком, так жаждущим учиться и понимающим, что его выживание зависит от того, насколько он усвоит урок. Я почувствовала себя нужной.
И нанесла первый удар, целя Акосу в голову. Прежде чем клинок коснулся его плоти, я отдернула руку и рявкнула:
– Тебя заворожила неземная красота собственных ладоней?
– Чего? Нет, конечно.
– Тогда прекращай на них пялиться и смотри на противника.
Акос поднял кулак к щеке, затем нанес мне боковой удар. Я прыгнула направо, развернулась и шлепнула Акоса рукоятью ножа по щеке. Акос нахмурился, крутанулся, пытаясь достать меня клинком, и моментально утратил равновесие. Я поймала его руку и сжала кисть Акоса, останавливая атаку.
– Мне уже известно, как тебя победить, – сказала я. – Ты знаешь, что я превосхожу тебя, однако продолжаешь стоять здесь, – я обвела рукой пространство перед собой. – Этот участок – часть меня, самое опасное место. Здесь все мои удары потенциально смертельны, но мое внимание сосредоточено в определенных границах. Ты должен заставлять меня двигаться. Выгони меня из «зоны комфорта», выйди за пределы досягаемости моего правого локтя, и тогда я не смогу заблокировать твои удары. И не стой столбом, ожидая, пока я вспорю тебе брюхо.
Акос послушно кивнул и вновь вскинул руки. Я сделала очередной выпад, и он успел уклониться. Я улыбнулась краешком рта.
Теперь мы кружили друг напротив друга, нападая и обороняясь.
Я заметила, что Акос запыхался.
– Расскажи-ка мне о своих знаках, – предложила я.
В конце концов, моя книга открыта на главе «Стратегия, ориентированная на противника». А нет никого, более достойного этого звания, чем тот воин, память о котором осталась в виде зарубки на твоей собственной руке.
– Зачем? – Акос машинально дотронулся до левого запястья.
Повязки уже не было. У локтя темнел старый шрам. Я видела его пару сезонов назад в Оружейном зале. Сейчас он выглядел завершенным: в рану, согласно ритуалу, ввели иссиня-черную тушь. А рядом появился новый, совсем свежий шрам.
Две метки убийства на руке тувенского мальчишки. Необычное зрелище.
– Затем, что выработка стратегии начинается со знакомства с врагом, – ответила я. – А ты, судя по шрамам, уже встречался со своими противниками лицом к лицу.
Акос хмуро уставился на отметины и произнес нараспев:
– Первым стал один из тех, кто напал на мою семью. Я убил его, когда они тащили нас с братом через ковыли.
– Его звали Кальмев, – добавила я.
Кальмев Радикс был капитаном побывочного судна и политическим переводчиком, говорившим на четырех языках, включая тувенский.
– Ты его знала? – смущенно спросил Акос.
– Да. Он был другом моих родителей. Я помню его с детства… Его вдова рыдала на тризне по покойному мужу, – я склонила голову, задумавшись о прошлом.
Кальмев слыл суровым воином, но в его карманах всегда лежали карамельки.
Он украдкой кидал их в рот во время придворных обедов. Но я нисколько не скорбела о нем. Ведь для меня он был никем.