Олимп иллюзий - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Бычков cтр.№ 15

Ибо нет моря, но оно есть. И гребцы на галерах прикованы добровольно. И нет ветра без парусов. Они хотят привезти долг свой из дальних стран. И камни их тяжелы.

Вот почему вечен город, построенный на ожиданиях. И не возвращаются корабли. Под дымами неба, которое клубится и клубится, летит и летит, темное с языками розовыми на заре, ждут новобрачные, когда будут призваны с галер. Не плачьте же, как другие, ибо любовь не рабство, и свободны те, которых отпускают.

О, Беатриче, оставь же дела свои, пока не поздно, и не смейся с теми, кто смеется за кадром. Ибо подклеено, где смеяться надо, а где не надо; где смешно, а где нет; ибо плачут за кадром, чтобы подсказать корабельщикам.

И спеши, спеши в тот далекий город, где уже курят опиум взрослые мужчины, и где они ищут свой путь и где говорят, что будто бы знают, и ценят и сравнивают, где красиво, а где так себе. Ибо в том городе никто не подсказывает, а все знаешь только ты. И те взрослые мужчины хотят, как брат любви, что они делают то, что делают, что знают цену тому, что делают, что покупают подешевле, чтобы продать подороже, но в борделях всегда лишь – мерседес бенц. И Беатриче пообещают деньги огромные, невинных и не обманут, ибо знают что, как и когда, и если это красиво (а у тебя красиво), то почему бы и не поймать на лету, не забыть, как сны слепые, как бархат песка, потому что мерседес бенц, да, мерседес бенц. Ибо там, на другом берегу, да, запомни, малышка, все имеет размер свой, а горизонт это только так называется – горизонт, ибо и море имеет длину и ширину. Так вот, на другом берегу одни прислуживают другим, вот и вся правда о жизни. Смерд, потеющий под солнцем, держит посеребренный поднос в чистых белых перчатках, ибо ногти его грязны, а бокал с шампанским для бессмертного его господина. Но для начала, Беатриче, мы сделаем с тобой кое-что, а потом, откинувшись, и еще, в смысле то же, как бы, и самое, но по-другому. А уже потом отдохнем, пригубив бокал с шампанским, вглядываясь и вглядываясь в те причудливые места, откуда мы вышли, из чего мы вышли, выскользнули мы, как однажды, вырвавшись и разорвав пуповину, стали рабами навсегда, потому что мать, да, мать.

А те, кто знает больше, они не смогут остановиться, и их разорвут дикие псы вожделения их, и плоть их будет наказана на земле, бог их любви будет жечь им их чресла и смотреть в глаза их на их безмерную боль, ибо бог отныне будет им не сын и не отец, и не брат, а как море мужского рода. Отдайся же им, Беатриче, останови их профанное время, и тогда заплатят они своею любовью, своею любовью ледяной, и будут висеть на дереве головой вниз, как новый Адам, Вотан, Вир или Дивья, как Янус и Бафомет, Кетцалькоатль, Абраксас, Кастор, Поллукс… день и ночь и еще триста тысяч лет и триста тысяч ночей, пока не придут с факелами и с бичами и с веревками справедливые и не распнут несправедливых, что присвоили себе алмазные копи.

Глаза твои вижу под луной, полны они видений западного ветра, собаки хотят свежего мяса, собаки дышат жадно, розовые высунув языки, охлаждая жажду, владельцы сайтов, министры и мудрецы фейсбучные, хотят они заплатить тебе ассигнациями. Разденься же, Беатриче, и они разорвут тебя на части, шестьсот шестьдесят шестой из них будет мерседес бенц, раб тоски твоей навеки, как черный зверь, как твой старший брат, что ты пожелаешь отныне, потому что он твой раб, вечный зверь любви.

Дай, дай, дай, узкого дай, маленького, соленого, сладкого, быстрого, сквозного, медленного, на конях знобит как, и побыстрей, соленого да послаще, в матери своей знает открывающий тайную башню ключами чужими, не лги, не лги, чужой дом ключами своими, дай, дай, дай им, истомившимся по твоей любви, Беатриче, дай им вернуться в мать свою, они хотят самим себе своей матерью как отцами своими, они хотят забыться именем твоим, как своим, и они тебе заплатят, потому что мерседес бенц, да, из кассы черной, потому что они владельцы сайтов и мудрецы фейсбучные, и не оставляют зонтики свои в углу, а приходят, как джентльмены, чтобы напиться вина и наесться мяса приходят они, и чтобы найти тебя, Беатриче, чтобы надеть свою мать, расправить на плечиках свою мать и повесить на вешалку свою, потому что они министры и мудрецы, и владельцы сайтов, потому что их жизнь благородна, как хоккей, как о’кей, как наш великий отец, как те катастрофы, с которыми садятся птицы, чтобы взлететь опять и рассеять надежды благородные наши на наши фейсбучные сети и обрадовать нас спасением нашего бога, что наши враги опять просчитались и что на юг отправлены уже и комментарии, и купленные за бесценок лайки, и проданные по баснословной цене, как у того психоаналитика, что продавал нам сны наши из аутлука, что стриг электронные наши письма, стриг файерфокс наших невинных смыслов, не верь же ему, не верь и послушай лучше его матерей прожженных, повидавших много чего, ибо из матерей его вышли они, владельцы сайтов и мудрецы, размахивая яйценосными скипетрами чая, славы, и сэконд хэнд, чтобы возвращать почаще браузеры невинных предместий; они сравнивали и выбирали причину и следствия, они торговались за место причинное, они сбивали цену, прежде чем родиться, и толпились в гардеробах бардо, а теперь они хотят подарить это царство тебе, они хотят повисеть на дереве Иггдрасиль, разорвать птиц садящихся, рассеяться распятой тушей быка, зонтом и человеком без смысла; в морях славы хотят они погубить свои корабли.

Так ответь же им, Беатриче: – вы, унылые рассадники разума, честолюбцы украденных идей, тайные иконоборцы своей нетленной собственности, заприте же свою, именно свою мать в свой вонючий погреб и спускайтесь к ней четыре раза, и измывайтесь над нею, сколько хотите. Привезут медные вам, привезут огненные вам и пустят вам лихие, с бичами войдут, с оловом расплавленным для ваших ртов, с гвоздями для ушей ваших, не слушайте, что говорю вам, не верьте глазам своим, как на корточках голенькая мать ваша, с попочкой голенькой мать ваша, с пиздюшечкой голенькой мать ваша, закрученная, висит, и как входит, входит, входит ваш страшный и большой, и как она кричит, как в погребе кричит, где ничего не слышно, где так холодно и так горячо, и где все дальше и дальше, а вы ведь этого хотели, мудрецы, признавайтесь? вы боялись, да, министры, признавайтесь? ох-хох-хох, как ей больно, бедняжечка, как ей сладко, как хорошо, что, да, большой, большой, очень большой, что, да, толстый, толстый, очень толстый, что, да, все дальше и дальше, вглубь и вглубь, где не скрипит и не рвется, где уже свищет и где не крадут и где не собирают в житницы, ищет, и к мертвым, где не выносят, ищет, где растянуто хорошо, уже хорошо, и распято хорошо, как мужского рода распято, потому что мы владельцы сайтов и фейсбучные мастера, и здесь нам можно все, вот и на сисечки застежечки застегнуть, и на кожу нежную тонкие розги примерить, и сечь, да, сечь сладкими, вымоченными до соли, ибо здесь можно все, как дай-дай, как глаза твои ясные не выдадут последнюю из просьб твоих, и как когда на блок скрипучий не поднимут, а лишь перевернут вниз головой на скрученный узлом морским, и как машинку, да машинку для стрижки, да, для стрижки, как она сама, машинка, как она продвигаться будет, как будет работать и стричь, и урчать как живая, все дальше и дальше в мать, да, в голенькую мать, что можно уже и не сечь тонкими и не целовать медленными, и не косить, и не сеять, и не жать, а… да, длинный такой, долгий такой и задумчивый такой, толстый, как для наваждений, как на разрыв, как никто никогда не найдет, как никто никогда не вспомнит, никакой дон Хренаро, как жрать ты будешь, как собака, к батарее прикованная, и никто никогда не вынет из дыры твоей и не выключит ток, и ток будет наяривать ток и крутить только ток и стричь только ток, потому что ад, сука, ад, блядь, ты ебаная, ад, пизда ты сладкая моя, гадина, ебать мой хуй, да, сука, вот тебе, вот тебе, вот тебе!