Невеста оборотня - читать онлайн книгу. Автор: Альфред Билл cтр.№ 38

— Слушая ваши речи, — усмехнулся Сен-Лауп, — я начинаю подозревать, что, отправляясь по ночам исполнять свои пасторские обязанности, вы берете себе в подмогу силы небесные.

— О, конечно, то была бы надежная защита против всех сил Тьмы, — спокойно ответил пастор. — Но, к несчастью, специальная оговорка в принятом мной церковном обете лишает меня этой возможности. Да и стал бы оборотень почитать священные устои протестантского вероисповедания? — улыбаясь, добавил он.

— Снова оборотень? Ну-ну, давайте, давайте, сэр! — И, громко и шутливо протестуя, дядя поднялся со своего стула. — Вы бы непременно оседлали своего бедного любимого конька, чтобы погибнуть среди нас, позволь я вам только сделать это. А моя племянница между тем из-за недостатка лучшего развлечения непременно заработает себе слепоту за своим вышиванием.

С живостью, приличествующей влюбленному, жаждущему приблизиться к своей повелительнице, Сен-Лауп вскочил со своего стула. Пастор скользнул по нему рассеянным понимающим взглядом, в котором на одно-два мгновения полыхнул жгучий пристальный интерес. Затем он подобрал под себя свои длинные ноги и с решимостью окончательно принятого запоздалого решения поднялся во весь рост. Если пастор, обдумывал какое-либо решение, то делал это с основательностью. В это время Сен-Лауп медленно поднял правую руку к своему лицу, его пальцы коснулись виска и скулы осторожным исследующим движением человека, которому напомнили о недавнем ушибе или об отмороженном участке кожи на лице и он ощупывает это место, чтобы убедиться в том, что оно уже не болит, не отдавая себе при этом отчета в этом бессознательном поступке. Но, к сожалению, вспоминая сейчас каждую подробность этих двух последних месяцев, я должен признаться, что, выслушав рассказ м-ра Сэквила о синяках, остающихся на человеческом теле оборотня, не обратил внимания на то, что, когда Сен-Лауп вернулся из Нью-Йорка, все его лицо было покрыто кровоподтеками, которые, как объяснил нам француз, он получил при опрокидывании экипажа своего друга на обратном пути в наш городок. Охватившая меня слабость избавила меня от интереса к этой теме, и я не вспомнил в этот вечер о синяках на лице мосье, возникшим передо мной и Фелицией в снежных сумерках под кронами сосен рощи старого Пита…

Дядя проводил гостей к дверям столовой, и пастор первым переступил порог комнаты. Но мосье де Сен-Лауп с улыбкой, приличествующей будущему близкому родственнику, настоял на том, чтобы дядя Баркли прошел впереди него. Поэтому я, задержавшийся на некоторое время, чтобы снять нагар с оплывшей свечи, вошел в столовую почти сразу же за французом, отстав от него на те несколько шагов, что разделяли нас и в коридоре. Девушка Хиби в это время стояла на нижней ступеньке лестницы, как если бы она проходила здесь с каким-то поручением; и я увидел, как Сен-Лауп, задержавшийся почти на пороге гостиной, повернул голову и кивнул ей, сопроводив этот кивок быстрым и повелительным взглядом вверх — это движение глаз француза явно указывало на какое-то известное им обоим место на втором этаже.

Горничная мягко закрыла, а затем так же плавно открыла глаза — это был ее единственный ответ на кивок Сен-Лаупа. Затем она повернулась и стала подниматься по лестнице, и при каждом ее шаге нашим взорам открывались ее маленькие ступни и прелестные лодыжки, а тонкие длинные пальцы цвета слоновой кости легко скользили по перилам. И в первый момент — так иногда случается с молодым человеком, все мысли которого заняты только одной женщиной — я ясно почувствовал мельчайшие детали ее экзотической красоты. И я подумал, что Хиби скорее напоминает леди, уходящую приготовить себя к близкому любовному свиданию, чем самую высокомерную из служанок, которая только что получила приказ своего господина. Более того, повелительный жест Сен-Лаупа ясно говорил о том, кто хозяин в этом доме.

Я перевел глаза на Фелицию, стараясь понять, увидела ли она этот взаимный обмен взглядами. Девушка могла заметить его, так как, разговаривая с дядей и м-ром Сэквилом, стояла в шаге от открытых дверей. Я пристально следил за каждым жестом, каждым взглядом, каждым произнесенным Фелицией словом, но ничто, за исключением просьбы девушки простить ей ее отказ петь нынешним вечером и полное, насколько это было возможно, посвящение своего внимания м-ру Сэквилу, воспринятое всеми как должное, не говорило о сделанном ей открытий. Мне не пришло в голову, что француз сознательно сделал Фелицию — а также и меня — свидетелями этого тайного соглашения между ним и прислугой помолвленной с ним девушки.

В следующий момент Сен-Лауп вовлек дядю в одну из тех дискуссий о политике, религии и морали, которые в те дни назывались философскими и были популярны среди наших современников, а в особенности между людьми образованными. Я же погрузился в размышления, стараясь объяснить себе причины поведения пастора в столовой. Его грозное обвинение собаки Сен-Лаупа в происходящих в нашей округе преступлениях было таким суровым, что почти походило на обвинение против самого француза; а в его неожиданном принятии на себя роли антиквара-любителя я почувствовал нечто большее, чем простое желание загладить свою вину одной-единственной вспышки гнева. Я был уверен, что пастор попытался вызвать француза на откровенный разговор, но не мог вообразить, какую цель он при этом преследовал. Резкий протестующий голос положил конец моим размышлениям, и я стал со вниманием прислушиваться к разговору, происходящему между пастором Сэквилом, дядей Баркли и Сен-Лаупом.

— Нет, сэр, — протестовал француз, — поступки людей, являющиеся преступными в мирное время, становятся актами мужества и доблести на полях сражений; злодеи сегодняшнего дня вполне могли бы занять место или среди героев Троянской войны или среди туземцев Сандвичевых островов. Как же вы в таком случае можете отстаивать абсолютные вневременные нравственные принципы? И я думаю, что вы должны, по крайней мере, согласиться с моим мнением и признать, что зло в этом мире является одним из самых активных жизненных начал.

Сен-Лауп собирался продолжить свои рассуждения на эту тему, но несогласный с ним пастор остановил его. Но Сен-Лауп, подняв вверх правую руку, словно призывая этим жестом к миру и согласию, произнес:

— То, что вы в человеке зовете злом, есть не более чем отсутствие того чрезвычайно непостоянного качества, которое вы же называете добром, точно так же как и холод является всего лишь отсутствием тепла, если, конечно, можно в этом вопросе довериться натурфилософам. Укажите так называемому «плохому» человеку на греховность его дурного поведения, на его практическую глупость, убедите его в этом, и он сразу же станет хорошим человеком.

— Неужели действительно станет? — с тонкой насмешкой переспросил м-р Сэквил. — А как же в таком случае быть с маркизом де Садом, благородной, хорошо образованной и умнейшей личностью — но дьяволом в человеческом обличье?

— О, маркиз де Сад не был умнейшим человеком, ибо в противном случае он не позволил бы своим врагам расправиться с собой, — возразил Сен-Лауп, — Маркиз де Сад — всего лишь маньяк.

— Ну, это уже вопрос терминологии, — тонко отпарировал священник. — Не в столь отдаленные времена про него просто сказали бы, что он продал свою душу дьяволу. Вспомним, кстати, о Священном писании. Книга Иова повествует нам о том, как Сатана время от времени оставляет преисподню, чтобы силы Зла с его помощью торжествовали на Земле.