Шаман обсосал клешню омара, вытер руки и губы салфеткой,
сжевал салатный лист, закурил, улыбнулся так, словно перед ним был не друг
детства Лезвие, а телекамера, за которой миллионы зрителей, и произнес с
мягкой, бархатной хрипотцой, с той особенной интонацией, которую так любила его
многомиллионная аудитория:
— Послушайте, господин министр внутренних дел, вам пора
учиться говорить по-русски грамотно и красиво. Не короче, а длинней, солидней.
Вы же русский человек, вам должно быть стыдно уродовать собственный прекрасный
язык, язык Пушкина и Толстого. Пора отвыкать от жаргонных словечек и
нецензурной брани. Это засоряет воздух, портит окружающую среду и дурно влияет
на нравственность подрастающего поколения. Сквернословят циники, мерзавцы, люди
без высоких нравственных идеалов. Вам это не к лицу. Вас неправильно поймут,
господин премьер-министр, если вы будете так выражаться. Подумайте о своем имидже
и престиже.
Он выпустил дым из ноздрей, а изо рта — крепкий, долгий залп
самого грязного мата. Голос его оставался все таким же бархатным, а интонация —
такой же плавной и задушевной. Лезвие восхищенно заржал.
— Короче, так, блин, — сказал Шаман, отсмеявшись вместе с
ним, — железо скидывай Хасану, не торгуясь. Половину суммы отдай Михиным
пацанам. Десятку возьми себе, но учти, что из нее тебе придется отстегнуть
минимум две штуки своему человеку в прокуратуре. Мне нужна точная информация,
что там с делом по убийству Драконова.
Лезвие молча кивнул и кинул в рот кусок огурца. Такой
расклад вполне устраивал его. Информатору в прокуратуре он ничего не был
должен, расплатился совсем недавно. С делом по убийству Драконова сумел
подстраховаться на всякий случай. Когда выяснилось, что в последнем протоколе
допроса подозреваемого Бульки зафиксировано, что он, подозреваемый, прикасался
к внутренней стороне портфеля писателя Драконова за сутки до убийства, Лезвие
придумал историю с красными резиновыми перчатками. И скинул ее своему верному
человечку, швейцару из кафе «Килька», Иванычу. Час назад Иваныч ему звонил и
доложил о разговоре с Арсеньевым. Так что Приз напрасно беспокоился. Лезвие,
конечно, пил, но умеренно. И расслабляться себе позволял только изредка, не в
ущерб делу.
* * *
Пожилая горничная француженка понесла вещи Григорьева
наверх, в его комнату.
— Это Клер. Я на лето нанимаю ее, получается дороже, чем
привозить прислугу из России, зато работает безупречно, — сказал Кумарин. —
Надеюсь, вы не забыли французский? Клер никакими другими языками не владеет.
— Забыл, — признался Григорьев, — но попытаюсь вспомнить.
— Да уж, придется. Здесь без языка худо. Если возникнут
проблемы — обращайтесь ко мне, не стесняйтесь.
— Мерси, — кивнул Григорьев.
— Ну, располагайтесь. Жду вас в гостиной.
Комната встретила Григорьева искусственной прохладой, мягким
светом сквозь шелковые кремовые шторы, взбитыми подушками на белоснежном
стеганом покрывале, букетом свежих чайных роз. Розы стояли и в ванной, на
изящном туалетном столике. С балкона открывался вид на море.
— Это восточная сторона. Утром солнце очень яркое, —
сообщила горничная Клер, — на ночь лучше опустить жалюзи.
Григорьев с удивлением обнаружил, что понимает ее.
— Если что-то понадобится, наберите по телефону единицу, и я
к вашим услугам, — она приветливо улыбнулась.
Андрей Евгеньевич полез в карман за мелочью, чтобы дать ей
на чай, но вовремя одумался. Это все-таки не гостиница.
На балконе стояли соломенные кресла, столик. Григорьев сел,
закурил. Море в сумерках отдавало остатки солнечного света, светилось изнутри.
У горизонта, в закатной дымке, был виден высокий океанский лайнер. Мимо
проплывали катера и яхты, и на его фоне казались игрушечными. Из крепости в
Вильфранш доносилась музыка, духовой оркестр исполнял старинный незнакомый
марш. Совсем близко от берега промчался катер, за ним на невидимой привязи
летела тонкая фигурка водной лыжницы. Длинные светлые волосы трепал ветер.
— Машка так хотела на море, — пробормотал Григорьев, —
водные лыжи, акваланг, парашюты — это все для нее. Надо будет приехать вдвоем,
хотя бы на неделю, в конце сентября. Народ схлынет, жара спадет.
Перед тем как принять душ, он позвонил Рейчу. Телефон был
выключен. Григорьев нашел на телефонном столике небольшой справочник, отыскал
номер отеля «Марго» и узнал, что парочка явилась сегодня утром, что они сейчас
отдыхают и просили не беспокоить. Портье принял и записал сообщение от Андрея
Евгеньевича.
— Как вам ваша комната? — спросил Кумарин, когда они
встретились в гостиной.
— Спасибо, все отлично.
— Живите на здоровье. Вы заслужили. И мне не так одиноко.
Мое семейство укатило отсюда неделю назад. Пожелали провести остаток лета в
Норвегии. Устали от жары. Сын увлекается северной рыбалкой, сейчас это модно.
Какие у нас с вами планы на вечер? Вы успели поговорить с Генрихом?
— Пока нет. Надеюсь, мы все-таки встретимся завтра.
— Замечательно. Сейчас искупаемся, потом поедем ужинать в
Вильфранш. Я уже заказал столик. Там лучший ресторан на всем побережье,
знаменитый «Ла Мер». Я знаю, о чем вы сейчас думаете. Вам хотелось бы привезти
сюда дочь. Вам без нее все это не в радость. Верно?
— Ну, не сюда, не к вам в гости. Но на побережье — да. Мне
бы хотелось все это ей показать.
— А виллу приобрести не желаете? Здесь, на побережье, уже
больше четырехсот вилл принадлежит гражданам России. Исключительно благородная,
достойная публика. Они честно трудились и заработали себе место в раю, еще при
жизни. — Кумарин сделал сладкое лицо и подмигнул: — Присоединяйтесь, милости
просим. Отдыхали бы по соседству, дружили семьями.
— У меня нет таких денег, вы же знаете.
— Правильно. А почему? Потому, что вы никогда денежки не
любили, вкуса и запаха их не знали и знать не желали. Ничего вы к ним не
чувствовали, ни высокой страсти, ни низкой похоти. А из ничего и выйдет —
ничего.
— Не любил, — грустно вздохнул Григорьев, — не чувствовал.
Появлялись — тратил, исчезали — обходился малым.
— Ну-ну, продолжайте. Скажите что-нибудь вроде «зато сплю
спокойно, зато совесть чиста».
— Не скажу, — Григорьев покачал головой.
— Почему?
— Сплю я плохо, и совесть у меня вовсе не чиста. И вообще,
это глупый какой-то разговор. У вас тут красиво, мне очень нравится. Я вас,
Всеволод Сергеевич, от души поздравляю, что вы так отлично устроились. И не
осуждаю, не завидую. У каждого свои забавы. У Генриха его мальчик, у вас эта
вилла.