Хроники безумной подстанции или доктор Данилов снова в "скорой" - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Шляхов cтр.№ 22

Как анархист, Пирамидонов больше всего на свете ценил свободу. Бесполезно было просить его выйти не в свою смену. «Надо мне! Сдохну на работе, а вы потом меня на семикопеечной марке изобразите», — саркастически отвечал Пирамидонов на все предложения начальства относительно «подменить». Почему именно на семикопеечной, так и осталось загадкой.

Карьера Пирамидонова оборвалась трагически. Однажды в его дежурство в приемное отделение самотеком после некоего ЧП поступил Небожитель. Если конкретнее, то второй после Бога человек по столичным меркам. В сопровождении телохранителя, тоже пострадавшего. Демонстративно проигнорировав Небожителя, Пирамидонов занялся Телохранителем. Оказал ему помощь на высшем уровне, да вдобавок прочел лекцию о том, что взрослому и крепкому мужчине с военным опытом следует бороться за справедливость в первых рядах, а не бюрократических буржуев от народного гнева защищать. Небожителя Пирамидонов «обслужил» кое-как и затем перевел обоих в другой стационар, по назначению.

Неизвестно, что больше обидело Небожителя — демонстративное предпочтение ему Телохранителя или же содержание агитационной лекции, которую Пирамидонов читал громко и с выражением своим густым «левитановским» голосом. Но через два дня Пирамидонова вызвал главный врач и посоветовал экстренно увольняться и уматывать из Москвы-матушки не ближе чем на сто первый километр. Иначе будет плохо, даже очень.

Пирамидонов внял совету и исчез. С концами. Мы часто вспоминали его и гадали: где он сейчас? Я как-то раз, обуреваемый ностальгией, даже у Гугла о нем спросил. Гугл мне ничего не ответил. На почте я иногда спрашивал семикопеечные марки. Мне отвечали, что таких давно уже не выпускают.

Весной этого года жажда новизны занесла меня в один губернский город, в котором я уже до этого бывал не раз. После прогулки по городу я зашел перекусить в первое попавшееся заведение общепита, из которого до меня донеслись приятные ароматы (до того все больше неприятные доносились). Бармен, он же официант, показался мне смутно знакомым. «Неужели я здесь уже был в прошлый приезд?» — задумался я в ожидании заказа. Озарение пришло в тот момент, когда бармен-официант поставил передо мной тарелку с солянкой. Дело в том, что на одной из рук у Пирамидонова не хватало фаланги пальца — последствие юношеского увлечения химией взрывчатых веществ.

— Пирамидонов?! — воскликнул я, не веря своим глазам. — Неужели?!

— А я тебя сразу узнал, — как ни в чем не бывало сказал Пирамидонов, — как только ты вошел. Но решил не лезть сразу с расспросами. Пускай человек поест сначала.

Мы взаимно поудивлялись друг другу. Я тому, что анархокоммунист Пирамидонов стал владельцем кафе, а Пирамидонов тому, что меня судьба завела на кафедру.

— Но как же ты с твоими взглядами стал буржуем? — поразился я. — Эксплуататором трудящихся масс?

— Это ничего, это можно, — ответил Пирамидонов. — Я же не на буржуев работаю, а на себя. И никого не эксплуатирую, просто мне жена с дочкой помогают. Семейный подряд.

Пациенты обожают делиться мудростью с врачами. В порядке, так сказать, обмена опытом…

— Выгоднее всего ремонтировать школы, — поведал мне один прораб. — В смысле репутации. Что бы ни случилось, все скажут «дети сломали», а не «рабочие накосячили».

В лихие девяностые был среди моих знакомых врач ОПГ (организованной преступной группировки, если кто не в курсе, что означает это сокращение). Какой именно, не так уж и важно, но пытливым и вдумчивым могу шепнуть слово «шайба». А дальше уж сами, сами и без уточнений…

Врач ОПГ — это тема, до сих пор не охваченная многострадальной (в смысле количества нив, на которых идет страда) околомедицинской художественной литературой. Только о врачах мафии, Крестных Эскулапах, да о медицинских статистиках никто еще, насколько я знаю, не писал.

Вообще-то, он был реаниматологом, который по бедности промышлял выведением из запоев на дому. Приехал к одному братку, вывел, познакомился, потом приехал к другому… Так и устроился на работу. Надо сказать, что работа у него была не пыльной. Запои, уретриты, несложная амбулаторная хирургия (сложные операции делались в стационарах другими врачами)… А платили по-царски, очень даже хорошо.

Как-то раз я неожиданно столкнулся с Крестным Эскулапом в одной из московских больниц. Привез инфаркт в реанимацию, а тут он навстречу выходит, в белом халате.

Я, естественно, спросил: что так? Приготовился услышать душераздирающую историю о романе с дочерью босса или еще что-то в этом роде. Кто ж в здравом уме от такой яхонтовой синекуры откажется без особых причин?

— Да ну их деньги эти! — сказал Крестный Эскулап. — Деньги еще не главное в жизни. Я к уважению привык, а у них принято на «ты», по имени и «давай-пошевеливайся». Не хочу так! Не могу!

— Отпустили-то легко? — Из книжек я знал, что в мафию вход копейка, а выход — сто рублей плюс белые тапочки.

— Без проблем, — ответил Крестный Эскулап. — Даже сам удивился. Сказал, что мне практика нужна, а то квалификацию теряю, и ушел спокойно.

Уважайте врачей. Им это реально нужно.

— Умный студент пойдет не в хирурги или гинекологи, а в терапевты, — говорил на лекциях один профессор-терапевт (слишком известный для того, чтобы оглашать его фамилию). — Терапевт может преспокойно работать до самых преклонных лет, а вот в хирургии возраст становится серьезной помехой. Руки начинают дрожать, ноги болят от долгого простаивания за столом и так далее. Выгоднее работать не руками, а головой.

— Но ведь и голова в преклонном возрасте соображает хуже, — возражали студенты. — Церебральный атеросклероз и все такое.

— Ах, оставьте! — пренебрежительно махал рукой профессор. — Когда руки дрожат, это всем сразу бросается в глаза, а что там с головой происходит, никому не видно.

В одной московской поликлинике (центральной, между прочим, где в очередях каждый третий был народный артист или заслуженный деятель иных искусств) работал врачом ультразвуковой диагностики доктор Овечкин.

Доктор Овечкин был типичным «литературным» врачом — добродушным, приятным в общении, склонным к полноте и отчасти слабохарактерным. Или он просто слишком вежливым был (и остается), настолько, что стеснялся на своем настаивать, считал, что лучше уступить.

Ездили на нем все кому не лень. «Ой, Сан Саныч, миленький, а нельзя ли срочно бабушку «глянуть»…» Он и глядел, добрая душа, целыми днями в поликлинике просиживал вместо положенных шести часов. «Я вам этого времени оплатить не в состоянии! — кричала на совещаниях главврач. — Нельзя столько перерабатывать!» «Да я не ради оплаты, — отвечал Овечкин. — Люди просят, коллеги. Как я могу им отказать?»