«Ты сможешь отомстить», – сказал тогда Иннокентий.
Это случилось на пятый или седьмой день пленения, когда Бри обессилела от бесплодных криков и проклятий, но всё ещё не принимала ни воду, ни пищу. Она догадалась, для кого Кросс её похитил, и приняла решение умереть. Она ослабла настолько, что не могла даже сидеть, и вот тогда, в полубреду, рассказала свою историю. Кросс выслушал внимательно, не пропустив ни слова, а ответил неожиданно:
– Ты сможешь отомстить.
И Бри поверила.
Может, от отчаяния, а может, потому, что Иннокентий превосходно сыграл искренность.
– Вот уже несколько месяцев я ищу одного человека. Мы уверены, что он в Европе, но ни я, ни другие охотники до сих пор не напали на след. И тогда я подумал, что его перевозят с места на место. Причём перевозит тот, кто способен спрятать человека от поиска.
– В Театре Отражений большой зоопарк, – догадалась Бри.
– Именно, – кивнул толстяк. – А поскольку каждая постановка Татум уникальна, она, не желая выдавать секрет, прячет от публики многих актёров. К этому привыкли. – Кросс подался вперёд. – Человек, которого я ищу, очень важен, и если выяснится, что Татум его прятала, её убьют.
– Кто? – угрюмо спросила Хамелеон.
– Молох, – ответил Кросс, и Бри поняла – убьют. Молох не прощает тех, кто идёт против.
Но оставался один вопрос:
– А если ты ошибся и Татум ни при чём?
– Я всё равно тебя продам, Хамелеон, – пожал плечами Иннокентий. – Но сделка со мной оставляет тебе шанс и на жизнь, и на месть, и даже на свободу…
* * *
Проблема заключалась в том, что охранник находился внутри каменного мешка и был ему под стать – одна из тех каменных обезьян, что вошли в моду с лёгкой руки Элизабет. Уродец стоял возле двери и походил на статую… собственно, он и был статуей – до тех пор, пока не начиналась тревога. Каменный страж реагировал только на тревогу, и это обстоятельство должно было помочь Бри в её затее.
Она подошла к краю клетки и негромко позвала:
– Письменник.
Крылатый сатир почувствовал женщину, шумно выдохнул и буквально бросился на решётку, подвывая и облизываясь. Судя по всему, Зур держала мохнатого сластолюбца на голодном пайке, и он совсем осатанел без женщин.
А вот страж остался недвижим: ведь заключённые оставались в клетках.
– Письменник!
Мужчина в маске осла поднял голову.
– Это вы?
Тишина.
– Я ваш друг.
– У меня нет друзей, – безжизненным голосом ответил мужчина. – У меня нет мира. У меня нет имени. Я соткан из мастерства колдуньи и расплачиваюсь за грехи, которые ещё не совершил. Я отражение слова, которое перестало звучать…
Хамелеон поморщилась. В первый момент она испугалась, решила, что Зур свела несчастного с ума, но потом вспомнила, что речь идёт о маскировке, и успокоилась. Охотники в Отражении встречались разные: одни искали тело, другие – разум, и Татум скрыла от мира и то, и другое. Сейчас Письменник вёл себя как абсолютный дегенерат, но когда заклятие спадёт, он вновь станет таким, как прежде.
– Мир изменится, порождённый любовью и ненавистью. Я – камень, который его скрепит. Моя печать отвергнет страх. Принеси мне вишни, женщина. Тьма отразилась во Тьме и стала отвратительна себе… Я видел, как Тьма сошла с ума, увидев себя… Я знаю, что День будет смеяться… У меня тысячи камней… Я хочу переделать вишни в слова…
Бри особым образом сжала кандалы – те самые, в которых её привёз Иннокентий и которые Татум оставила после нападения, – сжала до щелчка, после чего осторожно, стараясь не шуметь, сняла, прижала цепь к железу решётки и прошептала:
– Кросс, он здесь. Я нашла Письменника.
* * *
– Я хочу ту женщину, которая играла Элизабет, – капризно произнёс Господин Инкогнито. – Её хочу.
Таинственный гость появился в ложе Гаапа после начала представления, никем не увиденный и не узнанный. Лицо и фигуру Господина Инкогнито скрывал чёрный плащ с капюшоном, во время представления он молча сидел, чуть повернувшись к стене, то есть делал всё, чтобы сохранить инкогнито. Но, услышав голос Господина Инкогнито, Татум окончательно поняла, кто пожаловал на аллегорию.
– И двух мальчиков, которые были пажами Безликого, – добавил Господин Инкогнито.
Зур молча поклонилась и повернула голову в сторону Гаапа.
– Пусть их отвезут в мои апартаменты, – улыбнулся Ястребиный. – Добавь к ним двух змеевидов и ту хвостатую девицу, что чудно обходится с кнутом.
– Да, баал.
Татум поклонилась ещё раз и вышла из ложи, чтобы отдать нужные распоряжения. Однако в её голове билась одна мысль:
«Баал Гаап устраивает совместную оргию с бессмертным принципалом Авдеем!»
Невозможное и невероятное свершилось.
Зур, так же как всё Отражение, видела, что органики и Божественные постепенно темнели – шаг за шагом, вслед за миром, который отравляли Первородные, но впервые в сети грешников угодил органик столь высокого ранга.
«А прежний дьяк-меченосец оказался Сердцеедом… – припомнила она недавний скандал. – Видимо, не случайно».
– Татум баал… – Как только Зур вышла из ложи, к ней тут же подбежал Виран. – Татум баал, Шварц сказал, что хочет забрать посылку.
«Шварц? Значит, за похищением Письменника стоит Гаап…»
В этом тоже не было ничего неожиданного: из московских баалов бросить вызов Молоху мог только он.
– Отдай, – распорядилась Татум.
– И вас хочет видеть Амон, – закончил Виран.
«Амон… Ах да, Айзерман…»
Зур впервые оказалась в центре сплетения такого количества интриг, и стремительность событий стала её немного смущать. А ведь ещё нужно принять поздравления, поговорить с другими гостями, провести аукцион актёров…
– Я всё устрою, – прошептал Виран, вкладывая в руку Зур бокал с игристым. – Выйдите к гостям, Татум баал, примите почести!
* * *
– Где ты находишься? – прошептал Иннокентий. – Я не могу засечь твоё местонахождение.
– Внизу, – ответила Бри.
– Это понятно.
– Не перебивай меня! – Хамелеон выдержала паузу. – Рядом с гримёрками есть грузовой подъёмник, спустись на три уровня вниз.
– Как мне попасть к гримёркам? – проворчал Кросс. – Тут полно народу.
– Придумай что-нибудь!
– Договоримся так: захвати Письменника и поднимайся, а я организую коридор на улицу.
– Договорились… – вздохнула Бри, но через секунду выругалась: – Стоп!
– Что случилось? – насторожился толстяк.