— Я поняла, отец, — ответила она, но Томас Буллен скрылся за дверью.
Мария застыла у окна, наблюдая, как потускневший было кроваво-красный квадратик стекла меняет цвет, наливаясь алым. Тучи и вправду грозили испортить день. Ее совершенно не беспокоило то, что весь королевский кортеж может вымокнуть во время веселой скачки из Элтгема. На нее медленно накатывала волна страха, растерянности и гнева. Она пыталась успокоить себя доводами рассудка, разобраться в своих чувствах, но, по правде говоря, сейчас у нее молчало и то, и другое. Мысли блуждали в совершенной пустоте.
Мария рывком вскочила со стула и устремилась в свою комнату за соломенной шляпкой и перчатками для верховой езды. Быстро всунула ноги в сапожки и ринулась к дверям. Она хотя бы проветрится, покатается на Донетте, прежде чем приедут гости. Хотя бы в этом она вольна решать самостоятельно. В дверях спальни Мария едва не столкнулась с матерью. Вид у Элизабет Буллен был встревоженный и рассеянный.
— Мария, ты не… тебе сейчас нельзя ехать на прогулку!
— Но, мамочка, я же совсем ненадолго. Мне необходимо проехаться. — Она стояла взволнованная, напряженная, глядя на красивую хрупкую женщину, от которой унаследовала лазурные, как небо, глаза и широкие скулы.
— У меня еще столько дел! А отец хочет быть уверен, что ты наденешь определенное платье. Он сказал тебе какое?
— Да, матушка, сказал. Я надену это платье, чтобы доставить ему удовольствие. — Мария немного помолчала, раздумывая. — Я надену то платье, если вы разрешите мне немного покататься на Донетте, матушка. Они же не приедут раньше полудня. Отец сам так сказал.
Нежные пальцы матери погладили ее руку.
— Я вполне понимаю твое желание исчезнуть из дому, Мария, однако будет весьма неучтиво, если тебя не окажется здесь, когда прибудет Его величество. Существуют общепринятые правила приличия, Мария. И мы должны им подчиняться.
— Милая матушка, я непременно буду на месте и в том платье, в каком сказано.
Элизабет Буллен согласно кивнула светловолосой головой.
— Тогда будь осторожнее в седле, моя Мария.
«Мы должны им подчиняться». Эти слова эхом отдавались в голове Марии, когда она спешила через двор к конюшням. Мы должны — им подчиняться. Мы должны. Мы должны.
Как ясно ей вспомнилось сейчас то запретное знание, которое она хранила в душе столько лет: ее собственная красавица мать когда-то отклонила предложение этого же самого короля — отказалась от чести стать его возлюбленной. На нее сердился за это отец, однако же она сумела как-то погасить его гнев. Теперь сама Мария была, возможно, последней надеждой отца, потому что Анне всего лишь тринадцать, она далеко, при французском дворе, и останется там, вероятно, надолго. Мария осознала это ясно, холодным рассудком. Она — золотая возможность для отца и подвести его не имеет права. Даже матушка теперь советует ей: надо подчиниться. Мы должны подчиняться.
Донетта вела себя как никогда возбужденно, все время взбрыкивала, но Мария повернула ее к реке, напрямик через луга. Ей хотелось отъехать подальше от северной дороги, по которой должен прибыть король.
Гнедая покрылась мылом раньше, чем обычно, ведь день был влажный и жаркий. Мария хотела дать лошади отдохнуть под густыми тополями на берегу Идена. Сама она даже не оглядывалась на подобный драгоценному камню Гевер с его ярким, веселых тонов фасадом, окруженным заросшим лилиями рвом. Ей хотелось скакать и скакать, без конца.
Когда она соскочила с седла, поднялся свежий ветер, громко зашептались меж собою листья тополей. Казалось, глухие раскаты грома доносятся из-под корней могучих деревьев.
— Гром гремит. Наверное, сейчас пойдет дождь, Донетта, — успокаивала она ласковым голосом встревоженную, бьющую копытом кобылу.
Серое небо над лесом осветилось вспышкой молнии, и Мария принялась медленно считать, пока до нее не долетели отголоски грома. Этой премудрости ее обучил дядя Джеймс — считать от вспышки молнии до тех пор, пока не услышишь гром. Так моряки определяют расстояние до бушующего шторма.
— Пока еще миль семь, не меньше. Донетта хорошая. Хорошая лошадка.
Как замечательно было ощущать свежий ветер, который плотно прижимал к ее ногам пышные юбки! Конечно, она никогда бы не надела на верховую прогулку платье такого цвета, но ведь собиралась она в такой спешке! Ладно, прачки постараются, и платье станет как новенькое.
А потом нужно надеть драгоценное платье, белое с золотом. «В такой денек», — подумала она с усмешкой. Отец знает, что оно покорило Франциска, вот и просит нарядиться для Генриха Тюдора.
— Он надеется, что волшебство проявит себя снова, Донетта, — прокричала она, перекрывая шум листвы под ветром, и кобыла заржала ей в ответ.
Впрочем, сказала она себе, это платье всегда заставляет ее вспоминать не о Франциске, а о старом мастере да Винчи. Как мало довелось Марии знать этого старика! А кажется — она всегда его знала. Однажды он спросил ее, как выглядит типичный английский пейзаж. Сегодняшний вид ему бы не понравился — размытый, иссеченный струями дождя. Он любил покой и гармонию.
Первые крупные капли упали на лицо Марии, испятнали гладкие гнедые бока Донетты. Мария со вздохом взобралась в седло, и в этот миг страшный удар молнии расколол ближайший высокий тополь. Она даже услышала резкий запах горелой древесины.
Донетта попятилась, Мария приникла к ее изогнутой шее. На мгновение она выпустила поводья, и кобыла размашистым галопом помчалась к дому, едва не врезаясь в деревья.
— Тпру, девочка! Стой, Донетта, стой! Тпру! — Марии вовсе не улыбалось оказаться во время грозы в лесу. Безопаснее всего было на травянистой равнине, пусть они при этом и вымокнут до костей. Вдруг перед ее мысленным взором мелькнуло лицо короля Генриха во всем великолепии, каким она видела его в последний раз. Мария попыталась ухватить поводья, те ускользали от нее. Гроза обрушилась и на подъезжающего короля? И пряди рыжевато-русых волос прилипли к намокшему лбу?
Хватая ртом воздух, Мария глухо вскрикнула, схватила поводья и натянула их изо всех сил, сдерживая и поворачивая Донетту. Между громадными стволами деревьев оглушительно грохотали раскаты грома, а Мария резко дергала поводья влево. Донетта подчинилась узде, но пошла, словно пьяная, спотыкаясь под низко нависшими ветвями. Ветер трепал волосы Марии, швырял ей в лицо пригоршни мокрых листьев, и она пригнулась к холке кобылы, заслонив лицо.
Она представила себе, как выглядит сейчас со стороны, как будет выглядеть по возвращении в Гевер — и безудержно расхохоталась. Длинные пряди светлых волос свисают вдоль промокшей спины, все тело в синяках и ссадинах.
Они вырвались на луг, и Мария спрыгнула с лошади. Крепко взявшись за уздечку, потянула Донетту в маленький, поросший густой травой овражек; в детстве они с братом и сестрой играли здесь и прозвали это место «нашей долиной». Верховодил неизменно, разумеется, Джордж. Тот самый Джордж, который теперь жил в Лондоне и послушно изучал право в Линкольнз-Инн
[73].