— Правда, любимый? Ты никогда мне не рассказывал.
Он закрыл дверь и решительно заложил засов.
— Есть много такого, о чем я тебе никогда не рассказывал — о том, как я страдал без тебя, любовь моя. Но теперь это все осталось позади, и дела, дай Бог, пойдут на лад в нашем общем будущем.
Он широко, беззаботно улыбнулся и ласково подтолкнул Марию ближе к огню. В комнате пахло свежими травами, деревянный пол был устлан шуршащим камышом. Стафф ловко расшнуровал платье, и оно розовым облаком упало к ее ногам. Он заключил ее в объятия, и так они стояли, окутанные теплом камина и своей любви.
— Хочешь вина, любовь моя? — прошептал он, зарываясь в ее волосы.
— Кажется, я выпила уже больше чем достаточно, мой Стафф.
Он легко поднял ее на руки, она и сообразить не успела.
— Я полагаю, что ты получила всего больше чем достаточно, кроме меня и той любви, которую я намерен подарить тебе, Мария Буллен, леди Стаффорд.
Он осторожно положил ее на кровать, а сам выпрямился, стал раздеваться. Пока он стягивал с себя дублет и рубашку разом, из-под них доносился его приглушенный голос.
— Обещаю тебе, милая, что если ты полночи будешь лежать на этой кровати без сна, то уж вовсе не в томительном ожидании, коснусь я тебя или нет, — как в последний раз, когда мы здесь были.
У Марии от удивления расширились глаза.
— Откуда ты знаешь? Ты же к тому времени давно уже спал!
Стафф рассмеялся глубоким горловым смехом и наклонился развязать штаны.
— Я же говорил тебе, золотая Мария: в истории моей страсти к тебе есть много такого, о чем ты не ведаешь. Лучше понаблюдай за мной внимательно не один год, не два — тогда, возможно, ты поймешь, что я имею в виду.
— Я так и намерена поступить, господин мой. Ах, если бы мы могли жить вместе не таясь!
— Так и будет, милая моя. Мы этого добьемся, как только сможем себе позволить. Если Анна родит сына, я прямо попрошу короля. Но довольно о том, другом, мире. Сейчас перед нами — наш собственный мир.
Глава двадцать восьмая
17 марта 1534 года
Гемптон-Корт
Никогда еще на памяти Марии весна не начиналась так рано: сады с прихотливым, похожим на лабиринт узором дорожек оживали, из-под земли пробивались крошечные желто-фиолетовые крокусы, а по тонким ветвям форситий струились молодые жизненные соки, питая нежные золотистые почки. Мария осторожно погладила свой плоский живот под розовато-лиловым бархатом платья. Пока еще ничего не заметно, но весьма скоро он станет увеличиваться, ибо в ней растет первое дитя Стаффа. Они ожидали этого целый год, а теперь она может ему сказать. Его это немного обеспокоит, потому что ясно: предстоящее рождение ребенка вынуждает их открыть свою тайну королю и королеве и просить либо уволить их от службы при дворе, либо позволить им жить здесь вместе как супругам. Но Мария и Стафф так счастливы быть вместе, даже встречаясь под покровом тайны, что переживут и немилость.
Мария полной грудью вдохнула весенний запах влажной земли и села на мраморную скамью в пустынном сейчас розарии, рядом с их укромной беседкой. Здесь они часто встречались — ближе к вечеру, когда удавалось ускользнуть из дворца. Мария подумала, что они женаты уже больше года, и на губах ее снова заиграла улыбка. Ах, если бы только удача Болейнов не повисла в последнее время на волоске, а Анна сумела бы сохранить здравый смысл и не впадать по каждому поводу в истерику! Вот тогда они со Стаффом давно бы уже открыли свою тайну.
Мария подняла взгляд на то крыло детских покоев дворца, которое выходило прямо на парк. Где-то за этими окнами, без сомнения, спит или же играет принцесса Елизавета, шести месяцев от роду — то дитя, которое, как уверяли Анну и короля их личные астрологи, должно было оказаться принцем-наследником. Белолицая рыжеволосая девочка, на крещении которой король не пожелал присутствовать. Оно проходило в Гринвиче. Семейство Болейн столпилось позади архиепископа Кранмера, пока он благословлял дитя — их самую большую надежду на то, чтобы удержать корону. А хуже всего то, что у Анны совсем недавно случился выкидыш. Теперь Болейны были повергнуты в страх и смятение, и даже в мечущих молнии глазах отца Мария видела отчаяние. Сейчас было совсем не время сообщать им о замужестве и беременности Марии, белой вороны в семье. Вот если бы король перестал поглядывать на сторону, как он взял в привычку делать в последнее время, и возлег бы со своей королевой, Анна снова могла бы понести. Вот тогда можно было бы все им сказать, а затем…
Гравий дорожки заскрипел под чьими-то шагами, и Мария быстро отодвинулась поглубже в беседку. Листья и цветы пока еще не скрыли ее совсем от постороннего взгляда, но плети виноградной лозы и колючие побеги шиповника были достаточно густыми. Появился Стафф, его голова и плечи закрыли от нее весь сад.
— Нэнси сказала Стивену, что ты хочешь повидаться со мной. Что-то случилось? — Он шагнул к Марии, обнял ее за талию.
— Ничего дурного, любимый, я только хотела кое-что тебе сказать. Тебе трудно было выбраться сюда?
— Да нет. Его величество занят с гонцом от сестры, из Суффолка, а Кромвель затворился с твоим отцом. В последнее время Кромвель стал всякий раз при встрече воздевать одну бровь и желать мне добрых снов ночью, поэтому я думаю, он знает или подозревает, что я часто с тобой встречаюсь.
— Но ведь он не может знать о том, что мы женаты!
— Ты знаешь, иногда я теряюсь в догадках, что именно знает и о чем думает этот тип. Зато я ясно ощущаю, что он на удивление заботится о тебе — ведь Его величеству совершенно точно ничего о нас не ведомо. У меня сложилось впечатление, что король потерял малейший интерес к тому, чем я занят, он лишь неизменно желает, чтобы я был под рукой, когда он занимается физическими упражнениями. Во всяком случае, нелепую затею женить меня на Дорсет он оставил. — Он задорно улыбнулся и сделал еще шаг вглубь беседки. — Я не представляю, как смогу ублажать двух жен.
Мария притворно надула губы.
— Мне уже начинает казаться, ты вовсе не заслуживаешь услышать то, что я должна тебе сообщить.
— Да? Значит, это нечто важное? Скажи же мне! — Он слегка сжал ее талию.
— Что ж, милорд, дело просто в том, что нам в ближайшее время придется пережить бурю и открыть им, что мы муж и жена.
— Да твоя сестрица до потолка подпрыгнет, милая моя, а Его величество постоянно не в духе с тех пор, как подписал смертный приговор своему другу сэру Томасу Мору
[141]. — Вдруг Стафф изменился в лице, глаза широко раскрылись. — А почему ты говоришь, любовь моя, что мы должны сказать им об этом в ближайшее время? На что это ты намекаешь?