Вещные истины - читать онлайн книгу. Автор: Рута Шейл cтр.№ 29

– Гость, который не может вернуться домой.

– И снова ты прешь по рельсам навстречу летящему поезду, вместо того, чтобы сойти на безопасную дорожку… Дом твоей бабушки сгорел. Кто-то шарил в твоих вещах. В тот момент, когда ты была рядом, убили ни в чем не повинного парня.

– Марк погиб из-за брата.

– Ой ли?

Вот уж точно «ой»… Сцепив пальцы в замок, я по давней дурной привычке начинаю покусывать ноготь.

– Хотите сказать, что опасность грозила не Герману, а мне?

Он стоит гримасу и комично разводит руками.

– Почему?.. – Но Бесков даже не думает давать мне подсказку. Движения его правой руки напоминают взмахи дирижера. – Потому что я судья?

Вытянутый указательный палец как бы намекает – угадала.

– Но откуда им это известно?

– Тебе видней.

Бодро расставшись с креслом, он подходит к холодному камину и берет с полки кисть. Обмакнув ее в крошечную чернильницу, скупо и точно наносит на камень портала один из рейсте. Сложенные домиком поленья занимаются пламенем. Поначалу слабое, оно разгорается, крепнет, и вот уже вся комната наполняется уютным потрескиванием.

– Сожги его.

– Вот только не говорите, что вы тоже судья! Мы могли бы объединиться в коллегию…

– Сожги, – перебивает он. – Прямо сейчас. Да, то самое, чем ты размахиваешь направо и налево, подставляя людей, которые могут даже не подозревать, что они рейстери. Да рисунок же! – стонет он так, что становится ясно – моя тупость сию секунду загоняет его в могилу.

Я судорожно лезу в рюкзак за блокнотом и отдаю его целиком, потому что не понимаю, какой из моих невинных сюжетов так неугоден Бескову. Не удостоив вниманием многочисленных Трампелей, он вынимает лист с алфавитом рейсте, комкает его и швыряет в камин. Все остальное возвращается ко мне в целости и сохранности.

– Тебя учили не доверять бумаге?

Бумага болтливей самых злых языков…

– Увидев, какое количество рейсте ты любезно изобразила в своем блокнотике, любой мало-мальски толковый шеффен сразу поймет, что с тобой что-то нечисто, и либо ты тоже шеффен – но всех своих они знают в лицо – либо судья-недоучка без пятнадцатого рейсте. А шеффенам, знаешь ли, крайне невыгодно, чтобы ты вступила в наследство. Кресло судьи сейчас свободно. Понимаешь, что это значит?

Его привычка задавать себе вопросы и самому же на них отвечать неимоверно раздражает. Пожар, обыск и смерть Марка – на моей совести. Кому-то я очень мешаю, вот на что намекает Бесков. Сам же он достает откуда-то салфетку с резким запахом женских духов, стирает нарисованный Рейсте Огня с обстоятельностью учителя, смывающего со школьной доски карикатуру на самого себя, и вещает менторским тоном:

– Власть низов. Беззаконие. Анархия.

– А мы, значит, «верхи», – напрягаюсь чуткая к любым проявлениям социальной несправедливости я.

– Не мы, а ты, и если бы некоторые не прерывали мой рассказ криками с места и выбеганиями из аудитории, то сейчас мы общались бы как один умный рейстери с другим умным рейстери, а не…

Я наблюдаю за тем, как пламя, лишенное поддержки знака, медленно угасает, и вдруг мне становится дико смешно. Мы оба выглядим идиотами. Наш разговор происходит в невидимом доме на улице, уничтоженной бомбардировками семьдесят лет тому назад. Да еще Бесков неожиданно точно уловил мою учительскую ассоциацию. Я всхлипываю и зажимаю ладонями рот, но становится только хуже. Звуки, которые я издаю, напоминают скорее истерику, чем нормальный здоровый смех.

– Простите, я… – Он протягивает мне платок, и я принимаю его с благодарностью. – Если еще не поздно, мне было бы интересно узнать окончание истории.

– Отрадно слышать.

Вместо того чтобы вернуться к разложенным на столе листам, Бесков снова пускает в ход чернильницу. На сей раз он просто уходит через третий рейсте. Оставленный им знак выглядит ужасно сердито. Я сижу в одиночестве, разгоняя рукой зеленый дым, с мыслями о том, что наверное обидела хозяина дома своим неожиданным приступом веселья. Но не проходит и десятка минут, как он возвращается, балансируя подносом. Я прихожу на помощь: беру самое хрупкое – до прозрачности тонкие фарфоровые чашки – и приземляю их на стол. Бесков благодарно кивает.

– Я начал этот рассказ… – говорит он, разливая по чашкам исходящую паром жидкость с терпким травяным запахом. – Чтобы ты поняла, кто такие шеффены и что толкает их на убийства других рейстери. Как это часто случается, вначале было благое намерение. Во всяком случае, Рихард Кляйн считал его именно таким. Они с Вильгельмом действительно вскоре перебрались в особняк, занимаемый прежде судьей Нойманном, но несравненно более приятные условия жизни, к сожалению, ничуть не облегчили состояние самого Рихарда. Каждый раз, когда ему приходилось судить рейстери, повинного в преступлении, в его душе оставалась незаживающая рана. Он был близок к тому, чтобы принять цианид и таким образом положить конец своим мучениям, и только истовая религиозность удерживала его от этого шага. Вильгельм не мог оставаться равнодушным к страданиям самого близкого друга. Он рвался разделить их, принять на себя хотя бы часть того гнета, который постоянно ощущал Рихард.

«Что ты чувствуешь, когда нарушен закон? Как узнаешь о вине рейстери?» – допытывался Вильгельм, и глаза его мерцали тем же холодным огнем любопытства, что загорался в них при виде любого людского страдания. Рихард это видел, но был слишком обессилен, чтобы сопротивляться натиску.

«Скорбь, – отвечал он. – Я чувствую бесконечную пустоту, словно потерял самого близкого человека и повинен в этом».

«Как ты находишь преступника? Как узнаешь, кто убийца?»

«Я – судья. Я знаю рейсте виновного, и он выводит меня к нему».

«А что, если одним и тем же рейсте владеют несколько людей? Не выйдет ли так, что ты осудишь не того человека?»

«Я иду туда, где мне страшно. Выбираю путь, каждый шаг по которому разрывает мне сердце, потому что в конце него неизбежно ожидает страдание. Я никогда не ошибаюсь».

С тех пор как Рихард получил в наследство пятнадцатый рейсте, минул всего месяц, но молодой человек уже ничем не напоминал себя прежнего. Кожа его иссохла и посерела, на лбу и вокруг рта пролегли глубокие складки, глаза запали и утратили былую живость. Отросшие волосы свисали вдоль лица, придавая ему еще более худой и изможденный вид. Именно таким юный богослов и предстал перед профессорами Альбертины в первый день своей новой, такой долгожданной студенческой жизни.

Между тем Вильгельм не оставлял попыток заполучить вожделенный пятнадцатый знак. Призывая на помощь свой Рейсте Убеждения, он в красках рисовал перед другом преимущества Schöffengericht – суда шеффенов, они же – постоянные помощники судьи-профессионала, призванные совместно с ним принимать решение по делу. «Позволь мне стать твоим шеффеном, – искушал он снова и снова. – Не мучай себя замшелыми правилами, законы должны меняться, как меняется время и люди, живущие в нем. Ты станешь первым судьей-либералом. Тебя запомнят как великого реформатора. Карл Великий сделал это в VIII веке. Ты же войдешь в историю как Рихард Великий!»