Нянюшка молча взяла в руки картонку, лежавшую на сундуке. Они с Тиффани прочли:
Нянюшка перевернула картонку — посмотреть, нет ли чего на другой стороне, а Тиффани тем временем присела на корточки, чтобы пощупать пульс на матушкином запястье. И хотя всё её ведьмовское чутьё утверждало, что матушки больше нет, маленькая девочка в глубине души Тиффани отчаянно надеялась уловить хотя бы легчайшее биение жизни.
Однако на обратной стороне картонки обнаружились неровно написанные слова, которые вплели последний прут в ивовую корзину под лестницей:
— Уже не «наверное», — тихонько сказала Тиффани. А потом до неё дошёл смысл того, о чём говорилось в записке дальше, и в голове будто бомба взорвалась. — Что?! Что значит «оставляю всё Тиффани»? — Она поймала взгляд нянюшки и осеклась. Дыхание перехватило.
— Да, — сказала нянюшка. — Почерк матушкин, это точно. По мне, так оно неплохо. Тебе переходит домик и земля вокруг, травы, пчёлы и всё остальное. Ах да, она всегда обещала оставить мне розовый кувшин и тазик для умывания. — Она посмотрела на Тиффани и спросила: — Ты не против, надеюсь?
«Против? — пронеслось в голове Тиффани. — Нянюшка спрашивает у меня, не против ли я?» Потом в голову ей пришла, нет, скорее ввалилась с грохотом следующая мысль: «Два удела? То есть мне теперь не обязательно будет жить у родителей… Но ведь придётся постоянно мотаться туда-сюда…» И наконец самое главное обрушилось на неё, словно удар молнии: «Да как я вообще могу пойти по стопам матушки Ветровоск?! Она же совершенно… она была совершенно… непреемственной! Никто не может стать её преемником, вот!»
Нянюшка Ягг не была бы мудрой и уважаемой старой ведьмой, если бы за свою жизнь кое-чему не научилась.
— Не спеши на уши становиться, Тифф, — сказала она добродушно. — Этим ты делу не поможешь, только мозоли натрёшь. Потом ещё будет полно времени, чтобы обо всём поговорить. А пока надо дело сделать…
Тиффани и матушке Ягг не впервой было заниматься похоронами. В Овцепикских горах на плечи ведьм ложатся все заботы о том, чтобы покойник отправился в иной мир в подобающем виде. Это означает кое-какую не самую чистую работу, о которой не принято говорить, и другие вещи, не столь важные, — например, открыть окно, чтобы душа умершего могла покинуть дом. Матушка открыла окно заранее, хотя Тиффани подумалось, что уж её-то душе никакое стекло и вообще ничто на свете не стало бы преградой.
Нянюшка Ягг взяла две монетки по пенни со столика у кровати и сказала:
— Она оставила их для нас. Эсме никогда ничего не упускала, до самого последнего вздоха. Ну что, начнём?
К сожалению, нянюшка принесла из кладовки бутылку матушкиного яблочного бренди тройной перегонки. Вообще-то его положено было использовать только как лекарство, но нянюшка сказала, что бренди поможет ей отдать последний долг их сестре-ведьме. И хотя они обращались с матушкиным телом, словно с величайшей драгоценностью, выпитый нянюшкой бренди не слишком-то облегчал дело.
— Она хорошо выглядит, да? — сказала нянюшка после того, как со всеми неприятными делами оказалось покончено (удачно вышло, что у матушки были целы все зубы). — Ох-хо-хо… Я всегда думала, что помру первой, из-за выпивки и всего такого. Особенно из-за всего такого, я ведь такого много вытворяла…
На самом деле нянюшка чего только не вытворяла и была известна как особа столь широких взглядов, что непонятно, как они вообще в ней помещались.
— А похороны будут? И поминки? — спросила Тиффани.
— Ну, ты же знаешь Эсме. Она была не из тех, кто любит привлекать к себе внимание
[15]. Мы, ведьмы, всякие церемонии не особенно-то уважаем. Матушка всегда говорила, что это всё суета на ровном месте.
Тиффани вспомнились единственные ведьминские поминки, в которых ей довелось участвовать. Покойная госпожа Вероломна как раз предпочла сделать из них событие погромче. Она и сама не собиралась его пропускать, а потому устроила поминки заранее, до своей смерти. Получилось… незабываемо.
Они уложили матушку обратно на кровать — точнее, на то, что матушка звала кроватью, — и нянюшка сказала:
— Надо бы послать весточку королеве Маграт. Она сейчас с королём в Орлее, но примчится быстро, помяни моё слово, сейчас ведь есть эти поезда и всё такое. Все прочие, кому надо знать, уже наверняка и так знают. Но прежде чем все они сюда явятся, мы с тобой завтра утром похороним Эсме так, как она сама хотела, без шума и суеты, в ивовой корзине, которая ждёт там, под лестницей. «Эти ивовые корзины ничего не стоят и делаются быстро», — всегда говорила она. Ты же знаешь, какая Эсме была бережливая — терпеть не могла, чтобы лишнее тратилось.
Тиффани провела ночь на низенькой и узкой кровати, которая, когда была не нужна, задвигалась под обычную кровать. Нянюшка устроилась внизу, в кресле-качалке, жалобно скрипевшем всякий раз, стоило ей откинуться на спинку. Свет луны пробирался в окошко матушкиной комнаты. Тиффани не спала. Она несколько раз задрёмывала, но тут же просыпалась и видела Эй — кошка устроилась в ногах матушки Ветровоск, свернувшись калачиком, словно маленькая белая луна.
Конечно, Тиффани уже доводилось бдеть над покойниками — традиция требовала не оставлять отлетевшую душу в одиночестве в ночь перед поминками или похоронами. Возможно, предполагалось, что эти люди дают понять всем, кто… таится во тьме: этого человека помнят, его не бросают одного на произвол злых сил теперь, когда он так уязвим. Комнату наполняли потрескивания остывающего дома, и Тиффани, лёжа без сна, слышала и тихие звуки, которые начало издавать коченеющее тело матушки. «Я уже не раз делала это прежде, — повторяла себе Тиффани. — Это часть нашей работы. Мы не говорим о ней, но мы её делаем. Мы присматриваем за мёртвыми, чтобы никто и ничто не причинило им вреда во мраке ночи». Хотя, как говаривала нянюшка, возможно, на самом деле присматривать нужно не за мёртвыми, а за живыми — ведь, чтобы там люди ни думали, мёртвые на самом деле безобидны.
«Что мне теперь делать? — думала Тиффани. — Что будет завтра? Мир перевернулся вверх тормашками. Мне ни за что не стать той, кто сумел бы заменить матушку Ветровоск. Никогда, даже за сотню лет». А потом: «А что ответила юная Эсмеральда, когда нянюшка Грапс сказала ей, что её удел — весь мир?»
Тиффани ворочалась и ёрзала в кровати. Потом открыла глаза и увидела, что на подоконнике сидит сова и смотрит на неё. Огромные совиные глаза светились в темноте, словно маяки, указывающие путь в иной мир. Ещё одно знамение? Матушка любила сов…
Задний Ум Тиффани уже проснулся и принялся размышлять о её размышлениях: «Нельзя взять и сказать, что ты слишком мало умеешь, что ты недостаточно хороша, чтобы занять место матушки. Тебе же говорили: настоящая ведьма никогда такого не скажет. Ну, то есть ты ведь сама знаешь, что на многое способна. А старшие ведьмы знают, что однажды ты прогнала Королеву эльфов, и они видели, как ты провела роителя сквозь последние врата. И как ты вернулась оттуда, они тоже видели».