Мудрец. Сталкер. Разведчик - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Успенский cтр.№ 139

Таскали мы эти ящики, таскали – потом выхожу я на госпитальное крыльцо с лопатой, чтобы бедолагу этого зарыть. Божедомов, поди, теперь днем с огнем не сыщешь.

Земля мягкая. Да сколько я ее, земли этой, за войну перекидал!

Наверное, куча получилась бы выше госпиталя.

Был я уже в этом госпитале. Меня там от дистрофии пользовали, а дистрофия, доложу я вам, это такая штука: пойдешь в сортир, а тебя отдача от струи на стенку швыряет.

Темнеет. Скоро звезды появятся. Солнце земное, поди, тоже выпялится, только мне его не различить среди прочих. Вот наше солнце я с Земли видел, Корней показывал. Звезда как звезда, не подумаешь, что родная…

Эх, звезда моя родная, столица дорогая, Айда-Алай, Сердце Алая… Что же с тобой сделали! В бухте танкеры горят, Холм Павших Ангелов, кажется, до основания снарядами снесли, Брагговка наша лихая, разбойная, тоже в огне, а герцогский дворец… Лучше не видеть сейчас его тому, кто раньше видел…

И, главное, кто все это натворил? Свои и натворили. Да возьми столицу крысоеды – и то, наверное, такого не было бы. Крысоеды здания и барахло берегут по причине жадности своей и лени, и если уж куда войдут, то назад ни за что не выйдут, так и останутся жить. Командир-крысоед скорее роту зря положит, чем хоть одно стеклышко разобьется. Да и чего ему людей жалеть, коли крысоедихи зараз по десятку рожают с преступной целью создать демографическое давление? Правда-правда, в «Боевом листке» писали. И не щелкопер какой-нибудь, а известный писатель Лягга, тот самый, что эпопею «Алайские зори» создал в священном творческом экстазе, живой останусь – надо будет прочитать, очень, говорят, душевная книжка…

Но недолго мне пришлось мечты мечтать – подкатывает к госпиталю машина, и не просто машина, а спецвегикул службы безопасности. Она вроде бронехода, только маленькая. И даже башенка на крыше вращается.

Понятное дело. Кто-то из госпитальной обслуги во имя идей мира и гуманизма звякнул и доложил, что, мол, живой Бойцовый Кот, кровавый наймит кровавого герцога, прикинулся санитаром, страшась сурового, но справедливого народного гнева.

Вылезают из машины двое. Их у нас яйцерезами зовут – сами понимаете, за эффективные методы следствия. Вот за ними, яйцерезами, никто не охотится, они всякой власти нужны, а если это и не кадровые яйцерезы, а их освобожденные подследственные – так еще хуже. Шинели черные, до каблуков, а вместо военных картузов – зеленые колпаки вроде тех, что инсургенты во время Первого Алайского Восстания носили. Традиции сохраняют, змеиное молоко!

Один похож на соленую рыбу, которую только что из банки вынули, а второй – на рыбу же, и тоже соленую, но в банке оставленную, отчего ей, костлявой, обидно.

– Ступай сюда, котяра, – кличет один. – Поговорить надо.

– Никак нет, господа, – отвечаю. – Прикомандирован к госпиталю, нахожусь в распоряжении боевого лекаря господина Магга…

Тут мой доктор, словно бы услышав, что о нем речь, из госпиталя выходит.

– В чем дело? – спрашивает. Голос у него негромкий, но убедительный. Меня же вот убедил грузовик из грязи выталкивать.

Правда, убедил-то больше шоферюга, но все же…

– Эй, дедуля, – кличет второй яйцерез. – Топай сюда, руки из карманов вытащи…

Змеиное молоко! У моего старичка звание, приравненное к майорскому общевойсковому, а эти, небось, не выше сержанта. Но подходит старичок, и руки из карманов вынул.

– Документы ваши попрошу, – говорит врач. И даже руку протягивает.

– Слышь, документы ему! – обрадовался яйцерез.

А второй моего врача даже не ударил. Он просто снял с него очки, уронил и раздавил сапогом.

Ах ты ж, тварина пучеглазая, думаю. Дедуля мой сто раз под смертью ходил, пока вакцину эту вез, чтобы ты, гаденыш, от поноса не окочурился…

В общем, лопата моя в руках словно напополам порвалась: черенком одному в диафрагму, а штыком – второму в кадык. Только перестарался я маленько – забыл, как поправился на корнеевых харчах.

Снес яйцерезу голову, словно легендарный Голубой Палач предателю-маркизу. Да и первый, надо полагать, не жилец.

Сзади шум какой-то слышу, грохот. Оглядываюсь – змеиное молоко! В спецмашине-то третий был, водила. Он уже, поди, башенку на меня успел развернуть, а в башенке-то крупнокалиберный пулемет-двадцатка, патроны у него величиной с мужской причиндал островного дикаря в боевом состоянии, и когда попадает такая штука в человека, мало хорошего от него остается…

Только не выстрелит уже водила-яйцерез, потому что лежит его спецвегикул на боку, и ствол пулеметный только зря асфальт ковыряет.

А из-за машины выходит любезный мой шоферюга и руки от грязи отряхает. Все-таки недаром в авточасти берут этих ребят с южного побережья, да иначе и нельзя: дороги у нас сами знаете какие, в основном пердячим паром преодолевать приходится…

Подбегает господин военврач: как вы могли, как вы могли, это бесчеловечно… Молчи, дедуля, говорю, потому что водила там, у себя внутри, сейчас по рации со своими связывается, и скоро будет здесь яйцерезов столько, сколько ты в жизни микробов не видел в свой микроскоп. А спецвегикул машина серьезная, прочная, ее не всякая граната возьмет, да и нет у нас никакой гранаты, разве что шоферюга твой разломает яйцерезный экипаж голыми руками, как сват свадебный пирог.

Шоферюга же лучше придумал – заткнул выхлопную трубу ветошью, а яйцерез с перепугу мотора не заглушил и скоренько посинел весь.

– Уходить надо, господин военврач, – говорю. – Наверняка успел он своих вызвать.

Он, конечно, запротестовал – врачебный долг, Присяга Здоровья Нации, но шоферюга рявкнул: «Да что с ним разговаривать, зараз-за!», сгреб своего непосредственного начальника в охапку, побежал к своему грузовику и запихнул старичка в кабину.

Я тоже яйцерезов дожидаться не стал, пристроился третьим с краю, чтобы господин военврач, чего доброго, не выскочил свой долг выполнять. Шоферюга дал по газам, и полетели мы по выщербленному асфальту так, что любо-дорого. Только вот куда лететь-то, думаю, на всех дорогах блок-посты, нас и останавливать никто не будет, а влепят нам бронебойный снаряд в бок, и все дела.

– Рули, – говорю, – в Брагговку. Там сейчас все горит синим пламенем, но подвальчик какой ни на есть мы себе найдем.

Фонари в городе не горят – некогда господам гуманистам такими мелочами заниматься, надо господам гуманистам святую месть творить, пацанов в военной форме отлавливать…

А это у них поставлено на славу: вот уже и сирены завыли со всех концов, вот уже и тревога объявлена. На полном ходу пролетаем площадь Оскорбленной Невинности – там нам вслед кто-то стрелять начал, но несерьезно, из полицейского пистолета. Вот уже и Зеленый Театр, но только не зеленый он теперь, а черный, и тут бегству нашему приходит конец.

– Горючка вышла, – говорит шоферюга. – Как мы до госпиталя-то дотянули – ума не приложу.