– Новый год совершенно естественным образом перешёл в поминки, – сказал Печкин.
– На поминки ходят без приглашения, – напомнил Паша Черентай и очень оживился.
Воистину, никто не удивился их приходу – просто потеснились на разложенных вдоль длинного стола досках, налили без разговора. Несколько человек действительно были в милицейской форме. Определить принадлежность остальных было трудновато: кто в хорошем костюме, кто в ватнике, кто в пушистой шапке, кто в сером полушалье…
Майор высмотрел человека с капитанскими звёздочками. Тот как раз говорил тост:
– Андроповна была… и осталась… единственным нормальным человеком… Царство ей небесное по самое не могу! Андроповна! Ты всегда с нами!
Все выпили и закусили квашеной капустой из тазиков, расставленных по столу. А вот ложками при этом пользовались не все…
– Товарищ капитан, – сказал Майор, когда тостующий вытер пальцы об мундир. – Можно вас. На два слова.
И показал удостоверение.
Капитан, как и давешний дежурный, почтения не выразил, но всё же неохотно вылез из-за стола. Печкин прошёл с ним и с Майором в уголок, а Черентай остался поминать чужую Андроповну – не вытаскивать же его со скандалом!
– Ну чего ещё, – сказал капитан. – Всё ездите и ездите, никак не наездитесь…
– Предписание Генеральной прокуратуры, – сказал Майор. – Я человек маленький.
– А я ещё меньше, – сказал капитан. – Вы по поводу той платформы с вагонкой?
– Нет, – сказал Печкин. – Мы по поводу событий, произошедших несколько лет назад. Когда здесь задержали неизвестного в состоянии амнезии…
– Это ещё до меня было, – поспешно сказал капитан, вытер усы рукавом и даже попытался застегнуть мундир. – То есть не я был начальник, а майор Щербатых. Товарищ полковник, и вы, товарищ, – он покосился на Печкина, – вы бы лучше уехали. Нам неприятностей не надо. Начнут вас отстреливать – могут и в нас ненароком попасть…
– Кто. Будет нас. Отстреливать, – сказал Майор.
– Эти… Диверсанты. Как тем летом.
– Какие. Диверсанты.
– Нам не доводили, – сказал капитан. – Ими ваши занимались, московские. А у нас преступность нулевая. Практически. Некому беспорядки нарушать. А что пьём – так это потому что депрессивный район…
– Завтра. Поговорим. По-другому, – сказал Майор. – Погоны сниму.
– А хоть сейчас, – сказал капитан и даже сам попытался оторвать один погон, только пальцы не слушались.
– Он тебе и завтра то же самое скажет, – вздохнул Печкин. – Заговор молчания. Пошли. Пусть проспятся.
– Боюсь, – сказал Майор. – Это надолго. Вытаскивай этого. Нечего ему. Пошли ночлег искать.
Печкин вытащил из-за стола упиравшегося Черентая – но никто не обратил на это внимания. Только песню сменили – «Стою на полустаночке».
Они вытащили воришку на крыльцо. Было уже совсем темно – единственный фонарь торчал у барака, да светился огонёк на станции.
Последнее, что они услышали, был голос капитана:
– Андроповна! Наливай – ты здесь хозяйка!
Неужели Семецкий не один такой в этом мире?
Но возвращаться в барак для проверки что-то не хотелось…
Глава восьмая
Кто бы знал, кто бы ведал, как тоскливо командированному вот в таком маленьком городке зимой, без друга и приюта, когда оказывается, что никто тебя тут не ждёт и приехал ты сюда по ошибке, и некуда тебе пойти, автобус только завтра вечером, и в Доме колхозника всего одна комната на десять коек, и делить её тебе придётся с командой, приехавшей на межрайонные соревнования по домино, и команда продолжает тренировки, отчаянно желая хоть напоследок повысить класс…
И никакие перемены в стране не могут этого изменить. Разве что изметелят приезжего не зареченские, а чечены. А может, и те, и другие…
Но сначала следовало найти Дом колхозника. Да и компания у Печкина всё-таки имелась.
– Какая-то власть. Должна быть, – сказал Майор.
– Только не в это время, – сказал Печкин. – Паша, есть тут гостиница?
– Есть, – сказал Черентай. – Но нам туда нельзя. Я там пасечника одного обнёс. Только у меня банка в руках раскололась, вот они меня и вычислили…
– Ах ты мой сладкий, – сказал Печкин. – Нам туда можно. За истечением срока давности. Так что веди.
Двухэтажную гостиницу нельзя было спутать ни с каким другим заведением, потому что над входом висела большая вывеска: «Гостиница».
А чего выдумывать, если она одна?
Внизу сидела не то дежурная, не то администраторша, а то и портье – пожилая недовольная женщина в мохнатой кофте: было холодновато. Она с порога спросила:
– Баб водить не будете?
– Ни в коем случае, – сказал Печкин.
– Голубые, что ли? – нахмурилась женщина-портье.
– Двухместный люкс. С диваном, – сказал Майор.
– Дивана нет – есть раскладушка, – сказала портье. – Будете?
– Будем, – сказал Печкин. – А перекусить тут можно?
– Повариха всё унесла, – сказала женщина. – Даже посуду унесла.
– На поминки к Андроповне? – догадался Печкин.
– Ну. А вы откуда знаете?
– Нам по должности положено всё знать, – сказал Печкин. – Зря, значит, мы там не подкормились…
– Вот пельмени у меня есть, – сказала портье. – Только они холодные и в тазике.
Видно, только такую посуду и признавали в городе Кошкине.
– Сойдёт, – вылез Черентай и тут же поплатился.
– Вы кого это с собой приташили? А я-то думала – приличные люди…
– Мы над ним следственный эксперимент проводим, – сказал Печкин. – Можно заполнять анкеты?
– Да какие там анкеты, – сказала портье. – Идите уж, завтра оформлю. Документы только оставьте.
– Видать, немного у вас гостей, – сказал Печкин.
– Ну, – согласилась хозяйка. – Откуда много-то? У нас не Золотое Кольцо…
Тащить тазик с пельменями доверили Черентаю.
– Может, хоть плитка есть? – сказал Печкин.
– Есть, – сказала хозяйка. – Только она у меня в ногах стоит, а то артрит. Прохладно у нас, так что не сильно раздевайтесь…
– Уголок Дурова, – сказал Майор.
– У нас летом хорошо, – сказала портье. – Или если шары залить. Тоже ничего. Да, с прошедшим вас!
– И вас также, – откликнулся журналист.
Люкс оказался таким аскетическим, что полулюкс трудно было себе даже представить. Единственным его украшением была висевшая на стене литография. Она изображала бескрайнюю тундру и аборигена в парке, ведущего под уздцы оленя. Мелкое холодное солнце стояло у самого горизонта – не иначе наступала полярная ночь, не иначе прощался абориген со светилом на полгодика…