– Может, повезёт нам и до «Хардчо» доберемся? – сказал Печкин. – Проскочим?
– Нет, – сказал Мастдай. – Уже не проскочим. К нам собаки бегут.
Глава двенадцатая
В стае было десятка два, и при наличии автоматов большой беды стая не представляла бы…
– Может, всё-таки уйдём в часовню? – сказал Печкин.
– Там ещё хуже, – вздохнул Мастдай. – Там кровососиха рожает…
– Дядя, ты меня шутишь… А чего ты сразу не сказал?
– Не хотел расстраивать. Пока мы не войдём внутрь, она для нас безопасна. Супруг хотел её подкормить за наш счёт, но не вышло. Теперь она и разродиться не может, и двигается медленно, но когда мы войдём без оружия… Уж лучше собаки!
– Ага, – сказал Печкин. – А мы с голыми пузами, метательными ножами и пистолетиком для уик-энда…
– Ты хорошо стреляешь? – сказал Мастдай. – Ребята хвалили, – сказал журналист.
– Тогда постарайся завалить одну сразу и наверняка, – сказал Мастдай. – Остальные на неё бросятся, а я ножики стану метать в кучу малу… Может, испугаются, если с ними чернобыльского пса нет…
Совершенно безумная мысль пришла в голову Печкина. А почему бы и нет?
В конце концов, собака – это собака. А собака палки боится… Она боится её уже десять тысяч лет, и за годы мутаций не мог инстинкт не сохраниться… Увидит, что человек нагибается за камнем…
Нет. Ничего она не увидит. Она слепая. Она движется на запах. У неё идеальное чутьё. Обычная дворовая шавка чует много лучше человека. Слепая собака Зоны – много лучше дворовой шавки и даже натасканной на взрывчатку и наркотики профессионалки в аэропорту. Значит…
Стая приближалась. Вот она разделилась надвое и аккуратно обежала «плешь» – то ли чуяли они опасность, то ли гравиконцентрат действительно сдох. Тогда зачем его обегать… Боже, о чём я думаю… Какие они мерзкие… Мало их академик Павлов терзал. Обнаглели тут, распустились…
И всё-таки их жалко. Когда-то они служили человеку верно, за косточку и будочку. А человек их предал, забыл, в панике убегая от незримой беды много лет назад. Им было страшно, больно и одиноко. Они подыхали и они выживали. В них перемешались все породы – овчарки и доги, таксы и двортерьеры… Нет, не было среди них такс, мелких разорвали в первую очередь…
И они не лают. Им нет нужды предупреждать жертву. Проплешины на тощих боках, белая муть в глазах, белая слюна стекает из пасти… Они не лают, они только воют по ночам, тревожа чуткий сталкерский сон у костра…
В журналистской своей молодости Дэну Майскому случалось брать интервью у разных звёзд. Как правило, звёзды селились в особняках. Как правило, особняки, помимо бодигардов, охранялись собаками бойцовых пород – питбули, амстаффы, бультерьеры, фило бразильеро, мастино наполетано… Эти вообще с телёнка. Пару раз дерзкого журналюгу покусали, вот он и стал носить в кармане баллончик с перцовым аэрозолем. Очень даже помогало, только потом прибегали бодигарды…
Как раз такой баллончик он и отобрал вчера у Синильги.
– Стреляй! – кричал Мастдай. – Стреляй, падла!
И совсем очумел молдавский грузчик, когда увидел, что собаки вдруг остановились, завыли жалобно, некоторые завертелись на месте – и вдруг побежали назад не разбирая дороги, иные прямо через «комариную плешь» – она, оказывается, ещё действовала…
– Ты чего не стрелял-то? – по инерции спросил Мастдай.
– Не смеют они меня тронуть, – сказал Печкин. – Мы, журналисты, уж такой поганый и беспринципный народ, что благородные создания нами брезгуют… Заодно и тебя прикрыл!
– Ты шаман, – сказал Мастдай. – Точно шаман. Такого я ещё на видел…
– А ты говорил – хрень, – сказал Печкин и продемонстрировал связчику причину бегства смертоносной стаи. – Скажем спасибо Синильге… Хотя – не начал бы я к ней клинья бить, не достала бы она перец… Да здравствуют мои порочные поползновения!
Связчик всё ещё не мог прийти в себя.
– Так никто не делает, – сказал он наконец. – В Зоне так не бывает… Чтобы так просто…
– А вы пробовали? – сказал Печкин. – Вот таким же макаром в древние годы один мужик изобрёл колесо… Если у них чутьё много сильней, чем у обычной собаки, так и перец подействует в сто раз крепче…
– Подумать только, – сказал Мастдай. – Патронов на них извели – террикон из гильз можно насыпать… Народу они погрызли… А ты пришёл – и на тебе! Вот с ними, оказывается, как можно…
– Это нам повезло, – сказал Печкин. – А вот начался бы ливень или ветер поднялся в нашу сторону… В Зоне же обычно всё время дождик, воздух сырой… Так что это одноразовый случай, как чудо. Воспроизводству не подлежит…
– Тут главное – идея, – сказал Мастдай. – Теперь наши оружейники что-нибудь придумают…
– Можно, например, пейнтбольные шарики взвесью заполнять, – сразу же, не дожидаясь оружейников, предложил Печкин.
– Хотя бы, – согласился Мастдай. – Теперь тебя во всех барах будут угощать… Кроме тех, которые на Милитари, – поспешно добавил он. – Военным мы ничего не скажем: хрен им!
– Запатентую «ноу хау», тогда и без угощений обойдусь, – сказал журналист. – Сам буду всех поить… Слушай, может, на кровососихе перец попробовать? Что-то неуютно мне жить полуобнажённому в чистом поле…
– Не стоит пробовать, – сказал Мастдай. – Кровосос не чутьём берёт… Не буди лихо, пока спит тихо. И автоматы наши… И связь… Как теперь её проверишь. Мой ПДА прилип вниз дисплеем. Его, считай, совсем нет…
– То же самое, – сказал Печкин. – И шлем не оторвать…
Не без опаски прилёг он на обрывки своего бесценного комбеза и засунул голову в шлем. И сразу же услышал:
– …вы там, сучьи дети? Или сдохли?
– Живы, Матадор, – сказал Печкин. – Заберите нас отсюда, дяденьки. Мы голы, босы и безоружны, нас всякий может обидеть…
– Вам там есть где укрыться?
– Нет, – сказал Печкин. – Там занято. Там кровососиха рожает.
– Врёшь! Знаешь, сколько щенок кровососа стоит?
– Я к ним в акушеры не нанимался, – сказал Печкин. – А что Белый с бугаём?
– Не встретили мы Белого, – сказал Матадор, и тут снова затрещало всё и загулькало…
Печкин выждал ещё некоторое время, выпростал голову из шлема, поднялся и весело сказал Мастдаю:
– Хорошие новости! Цены на щенков кровососа повысились!
Связчик не отвечал, и Печкин вдруг с ужасом увидел, почему он не отвечает.
Там, где стоял Мастдай, улыбалась окровавленной пастью химера.
Сталкеры описывают химеру по-разному, а некоторые даже считают, что химера полагается каждому своя, персональная.
В одном они сходятся: она большая, неодолимая и не похожа ни на одно животное – как на Материке, так и в Зоне. Она слишком красива даже для зверя. Она воплощает собой расхожее выражение «Красота – страшная сила».