Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Юрчак cтр.№ 50

Другой представитель этого поколения, тоже активно участвовавший в комсомольской деятельности, Михаил К., 1958 года рождения, в конце 1970-х — начале 1980-х годов был комсоргом сначала в старших классах школы, а затем в студенческой группе ленинградского вуза. Позже, в середине 1990-х годов, Михаил анализировал отношение к советской реальности, которое было у него до перестройки, как явно парадоксальное и идеалистическое. Его понимание советской действительности постепенно менялось в годы перестройки и к 1990 году изменилось совсем. Именно тогда, говорит он,

Мы рассматривали до сих пор активных комсоргов и секретарей комитетов комсомола — то есть руководителей нижнего звена ВЛКСМ. А как относились к идеологической стороне советской жизни рядовые члены комсомольской организации, никогда не занимавшие руководящих постов? Кое-что об этом мы уже услышали от Игоря, описавшего атмосферу на больших комсомольских собраниях. Рассмотрим еще несколько примеров. Тоня Б., 1966 года рождения ^[91], как и подавляющее большинство ее ровесников в начале 1980-х годов, была рядовым членом ВЛКСМ. Она не относилась к активной части комсомольской молодежи и как могла старалась избегать комсомольских поручений. И тем не менее то, как Тоня описывает свое отношение к идеологическим аспектам повседневности, во многом напоминает отношение людей, с которыми мы уже столкнулись. Как и эти люди, Тоня проводила различие между моральными ценностями повседневного социализма, которые она в общем-то считала серьезными и правильными, и бесконечной рутиной и фикцией собраний и речей, которые вызывали у нее отчуждение и неприязнь. С одной стороны, вспоминает Тоня, она видела, насколько искажены были многие идеалы, с другой — она видела множество примеров подлинного воплощения этих идеалов в жизнь, и у нее всегда «оставалось ощущение того, что мы живем в лучшей стране мира» . Как и большинство ее сверстников, Тоня слушала и рассказывала анекдоты, многие из которых комментировали советскую реальность не в лучшем свете. При этом важно, что, хотя большинство анекдотов вызывало у нее смех, были и такие, которые оставляли неприятный осадок. Некоторые из них она даже могла слушать, но рассказывать их самой ей было неприятно. Причем дело было не в страхе перед системой, а в ощущении внутреннего морального дискомфорта, который некоторые анекдоты у нее вызывали. Например, Тоне казалось абсолютно нормальным слушать или повторять анекдоты, в которых с издевкой говорилось о советском политическом руководстве тех лет. Однако рассказывать анекдоты про Ленина — точнее, те анекдоты про Ленина, в которых он сам был объектом насмешки, — ей было неприятно. Тоня вспоминает: «Когда я заканчивала школу [в 1983 году], мой младший брат был еще маленьким и не понимал многих вещей. Как-то он рассказал мне анекдот про Ленина. Я была ошарашена и сказала ему: “Знаешь что, можно, конечно, смеяться над Брежневым, но вот над Лениным смеяться нехорошо”» .

Последняя реплика вновь напоминает замечание из более ранних примеров, когда школьные учителя рисования объясняли своим ученикам, что непрофессиональные портреты Ленина, в отличие от других портретов, неприемлемы именно с моральной точки зрения.

Это отношение Тони к «Ленину» не обязательно означало, что она положительно относилась ко всем идеологическим высказываниям или проявлениям советской жизни. Она, как Андрей и Игорь, относилась негативно ко многим сторонам идеологической жизни, не распространяя, тем не менее, это отношение на Ленина. Руководство партии, аппаратчики, райкомовские бюрократы, Брежнев воспринимались этими людьми как исказители чистых моральных принципов, а Ленин при этом воспринимался как олицетворение этих принципов. Неудивительно поэтому, что, хотя политические анекдоты про Ленина имели хождение в те годы, их было значительно меньше и рассказывали их значительно реже, чем анекдоты про других политических деятелей и персонажей ^[92].

При этом Тоня вспоминает, что под влиянием родителей и особенно своего критически настроенного родственника, дяди Коли, у нее со школьных лет выработалось осознание того, что в «идеях, выражавшихся партийным языком, была заключена некая лживость». Тоня недолюбливала свою школьную учительницу истории за то, что та, по словам Тони, слишком усердно использовала партийную фразеологию и слишком восторженно относилась «к нормам коммунистической морали» — Тоня сознательно использует штамп авторитетного дискурса, чтобы подчеркнуть формализм подобных высказываний, создававший впечатление, что учительница либо кривит душой, либо не слишком умна. Согласно тогдашнему пониманию Тони, честный человек мог верить в коммунизм, но должен был быть критически настроен по отношению к партийным бюрократам и приспособленцам, которые рьяно и бездумно повторяли лозунги и следовали правилам, таким образом, по ее словам, «искажая саму идею».

Эта парадоксальная динамика отношений между авторитетным дискурсом и идеологической практикой делала организацию комсомольской работы проблемой особого рода. Большинство комсоргов и секретарей отдавало себе отчет в том, что многие поручения, которые они обязаны были распределять между рядовыми членами организации, требовалось выполнять лишь на уровне чистой формальности или вообще лишь делать вид, что они выполняются. Подчас выполнить эти поручения в буквальном смысле было просто невозможно. Однако комсорги и секретари также понимали, что такое формальное выполнение поручений все же не было лишено всякого смысла. Напротив, формальное выполнение поручений играло важную перформативную функцию ^[93], создавая условия и предоставляя ресурсы комсомола для проведения «работы со смыслом».