Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Юрчак cтр.№ 42

В некоторых контекстах поэтическая функция публичного языка может выходить на первый план, превалируя над его прочими функциями. Именно так обычно действует язык рекламы, что очевидно на примере известного слогана компании Nike «Just do it!» — Возьми и сделай! Здесь не ясно, что именно надо сделать, но это и не важно; смыслом становится абстрактная идея возьми и сделай что-то, что угодно. Этот смысл заключается не в упоминании конкретного дела, а в передаче абстрактного состояния делания, активности. То есть эта фраза не описывает факты, а передает настроение или субъективное состояние, функционируя не на референциональном уровне, а на поэтическом. Другим примером служит экспериментальный русский язык революционных 1920-х годов, речь о котором шла в предыдущей главе. В период позднего социализма важность поэтической функции авторитетного языка вновь резко возросла по сравнению с его референциальной функцией. Однако если во время революционных перемен начала XX века роль поэтической функции языка была повышена осознанно — она была призвана разрушить ранее существовавшие языковые нормы и конвенции, то в период позднего социализма возросшая важность этой функции языка произошла незапланированно. Она была вызвана не желанием перемен, а, напротив, тенденцией к фиксации советского языка на уровне формы. Тексты, написанные этим языком, напоминали аудитории о том, что основной смысл идеологического высказывания все больше заключается именно в неизменности его формы, независимо от того, насколько понятен или важен буквальный смысл этих высказываний. Как мы видели выше, аналогичное перераспределение смысловых функций в сторону воспроизводства формы произошло и в других видах политической сигнификации позднего советского периода — в структуре политических и общественных ритуалов, наглядной агитации, идеологических кино- и фотоматериалов, пространственного дизайна и архитектуры.

Напомним, что перформативный сдвиг заключался в том, что важность перформативной составляющей смысла идеологических высказываний постепенно нарастала, а констатирующей составляющей уменьшалась. Всем важнее было, как ты говоришь, а не что ты говоришь. Однако следует еще раз подчеркнуть, что такой сдвиг на смысловом уровне не обязательно означает, что высказывания на авторитетном языке стали просто «бессмысленным» повторением формы. Напротив, поскольку точное повторение формы высказывания стало важнее его констатирующего смысла, это высказывание могло теперь ассоциироваться с самыми разными, непредсказуемыми смыслами, связанными с тем или иным контекстом. Авторитетный язык открылся для новых неожиданных интерпретаций. Для простого советского человека стало важно воспроизводить точную форму авторитетных высказываний не только потому, что такое воспроизводство формы воспринималось как неизбежность, но и потому, что благодаря ему человек получал возможность наделять свою жизнь новыми, неожиданными смыслами, которые не обязательно совпадали с дословным смыслом идеологических заявлений и выходили за рамки государственного контроля.

В главе 2 были рассмотрены исторические предпосылки и последствия процесса, который мы назвали гипернормализацией идеологической формы. В данной главе мы рассмотрим, как воспроизводство и повторение этой новой идеологической формы в разных контекстах советской жизни способствовало возникновению новых, незапланированных смыслов, отношений, видов субъектности и форм социальности. Мы рассмотрим, как советские люди, особенно молодое поколение, участвуя в воспроизводстве застывших форм авторитетного дискурса, одновременно занимались их переосмыслением. Материалы этой главы включают дневники, документы и другие материалы, написанные в советское время, а также воспоминания о тех событиях и интервью с их участниками, взятые в постсоветские 1990-е. С особым вниманием мы рассмотрим деятельность первичных комсомольских организаций, составлявших самую многочисленную группу советских людей, объединенных в единый идеологический институт.

В 1970-х — начале 1980-х годов советская молодежь особенно интенсивно сталкивалась с авторитетным дискурсом через комсомольские организации в средних школах, вузах, на производстве, в государственных учреждениях и так далее. Как известно, в задачи комсомола входила частичная организация ежедневной жизни молодого поколения, начиная от организации ее идеологической стороны (чтение партийных текстов, конспектирование «классиков марксизма-ленинизма», подготовка политинформаций, участие в собраниях, демонстрациях, выборах, комсомольских прожекторах, стройотрядах и так далее) и заканчивая организацией культурной, общественной, спортивной и других сфер жизни. Большинство молодых людей становились членами комсомола в школе, по достижении четырнадцатилетнего возраста ^[80]. Хотя членство в комсомоле не было обязательным, оно подразумевалось и поощрялось, а в некоторых случаях (например, при поступлении в университет) негласно рассматривалось как обязательное. В начале 1980-х годов около 90% всех выпускников средних школ Советского Союза были членами комсомола, а общее число комсомольцев в стране превысило 40 миллионов человек .

На примере деятельности комсоргов, комсомольских секретарей и комсомольских комитетов — представителей огромной армии руководителей нижнего уровня ВЛКСМ, в задачи которых входило вовлечение рядовых членов организации в «комсомольскую работу», — мы рассмотрим, как эта работа осуществлялась на практике и что собой представляли процессы производства, распространения и интерпретации идеологических текстов, материалов и практик. Также мы рассмотрим, как в контексте первичных комсомольских организаций идеологические задания формулировались, распределялись и проверялись, как происходило обучение и самообучение идеологическому языку и навыкам составления идеологических речей и документов, какие методы, технологии или уловки применялись комсоргами и секретарями для ведения комсомольской работы и мобилизации рядовых членов организации на выполнение заданий, как велась отчетность и проводились проверки. Кроме того, мы исследуем, как в контексте комсомольской работы идеологические высказывания и практики оказывались наделены новыми непредсказуемыми смыслами. В последующих главах мы подробнее проанализируем многообразие этих новых смыслов и то, как они повлияли на внутренние изменения советской системы в период позднего социализма.

Люди, которых мы встретим в этой главе, не были частью некоего собирательного образа советской молодежи или комсомольцев того времени. Существовало множество других типов молодых людей, отличных от персонажей этой главы. С некоторыми из них мы столкнемся в последующих главах. Однако, как говорилось в начале книги, наша цель состоит не в составлении некоего «репрезентативного среза» советской субъектности или усредненного «советского опыта» периода позднего социализма, что в любом случае вряд ли является выполнимой задачей. Наша цель в другом: в попытке нащупать некоторые внутренние парадоксы и несоответствия советской системы, которые были неотъемлемой ее частью и способствовали ее постепенным и до поры до времени незаметным внутренним изменениям на уровне формы идеологических ритуалов и высказываний, и смыслов, которыми они наделялись. Поэтому, как отмечалось в главе 1, часть материала здесь выбиралась для исследования не норм и правил как таковых, а парадоксов и сдвигов, которые обычно остаются в тени норм и правил. Иными словами, хотя опыт представленных здесь комсоргов, секретарей и рядовых членов комсомола нельзя рассматривать как обобщающий советский опыт, он, тем не менее, высвечивает многие парадоксальные принципы и процессы смещения, согласно которым советская система функционировала на практике и постепенно изменялась.