История Древней Греции в биографиях - читать онлайн книгу. Автор: Генрих Вильгельм Штоль cтр.№ 74

Ермократ успел ложными известиями задержать афинян на целые сутки до следующей ночи и между тем занял в различных местах дорогу, по которой следовало идти афинянам, стенами преградил броды на реках, разломал мосты. Наконец афиняне снялись с места, оставив свои корабли, оставив мертвых непогребенными, покинули больных и раненых, несмотря на их слезы и рыдания: в отчаянии хватались некоторые из них за своих друзей, не отрываясь, волоклись за ними до тех пор, пока наконец в изнеможении оставались, лежа на земле, призывая богов, издавая пронзительный стон и плач. Эти сцены вызвали слезы у всего войска. С плачем и жалобами, с ропотом и проклятиями оно шло далее в числе 40000 человек, имея на себе свое имущество и жизненные припасы, подобно переселяющимся жителям большого покоренного врагами города, без определенной цели, без надежды на спасение. Полководцы разделили армию на два отделения, которые шли двумя продолговатыми четвероугольниками, взяв в середину обоз и военный снаряд. Никий вел первый отряд, Демосфен второй. Несмотря на свои страдания от упорной болезни, сокрушаясь внутри горестью о несчастии своих людей и о собственном позоре, Никий, однако, показывал веселое лицо своему войску, держал себя с наружной твердостью и самоуверенностью, с постоянными увещаниями, дружески разговаривая. Ехал он подле своего отряда, наблюдал за порядком, утешал, ободрял, обнаруживая больше величия в несчастье, чем в счастье. Так же вел себя и Демосфен.

Войско шло сначала вверх по левому берегу Анапа. Когда оно достигло брода на этой реке, где следовало переправиться на другую сторону, перед афинянами стали тесными рядами сиракузяне с намерением остановить их. Но афиняне отбросили назад сиракузян, которые после этого на дальнейшем походе начали тревожить врага постоянными нападениями легких войск и мелкими схватками. Афиняне прошли в первый день одну милю и провели ночь, лежа под открытым небом на одном холме. На второй день они прошли полмили и расположились на одном плоском возвышении, не тревожимые врагами. Сиракузяне заметили, что афиняне намерены пробраться через горы в Катану, и потому поспешили вперед, чтобы занять и запереть стеной проход при Акрах, так называемую Акрейскую скалу. Когда на третий день пришли сюда афиняне, они не могли пробиться, несмотря на самые отчаянные усилия. Промучившись напрасно два дня, потянулись они в ночь после пятого дня (со времени отступления от Сиракуз) в южном направлении, чтобы пробраться к морю. Никий успел несколько опередить врага, но Демосфен не мог так быстро подвинуть вперед своего отряда; он был настигнут и окружен; после отчаянной битвы то, что осталось, числом 6000 человек, смертельно утомленных, сдались Гилиппу. Демосфена захватили в ту самую минуту, как он хотел пронзить свою грудь мечом.

Никий достиг береговой речки Еринея; здесь он был тоже настигнут и получил приглашение сдаться. Он потребовал свободного отступления, предлагая со своей стороны уплату военных издержек. Так как эти условия не были приняты, то он пошел далее и в восьмой день отступления среди невыразимых бедствий достиг ручья Азинара. Гонимые врагом, томимые жаждой, измученные воины его отряда толпами и в величайшем беспорядке бросились к воде, не обращая внимания на толпы врагов, которые ожидали их на противолежащем берегу и теперь начали стрелять сверху, частью сходя даже вниз, в реку. Кровопролитие было так велико, что иловатая вода приняла вид кровавого потока. Но и это не могло удержать толпы от стремления утолить жажду. Наконец, когда река наполнилась грудами трупов, лежащих один на другом, а избиение его людей все еще продолжалось частью на суше, частью в воде, — Никий бросился в ноги перед Гилиппом и сдался ему с просьбой пощадить жизнь остальных. Гилипп поднял его, сильно тронутый, и прекратил кровопролитие. Число убитых было гораздо больше, чем число живых, хотя солдаты сиракузские многих увели тайно, чтобы удержать их за собой в виде рабов. Сиракузяне согнали потом в одно место всех пленных, которые достались на долю государства, повесили захваченное в добычу оружие на самых больших и красивых деревьях, растущих при речке, и, надев на себя венки, пышно украсив лошадей, триумфальным шествием вступили в город.

В Сиракузах пленных бросили в каменоломни и там их оставили. Никия и Демосфена сиракузяне, увлеченные мстительною страстью, против всякого международного права, осудили на смерть, хотя Ермократ и Гилипп, который желал бы отправить пленных полководцев в Спарту, с жаром восставали против такого приговора. Пленные, не менее 7000, оставались 70 дней запертыми в каменоломнях, где они невыразимо страдали сначала от солнечного зноя, а потом от холодных осенних ночей, среди нечистоты и грязи, голода и жажды. Груды трупов лежали между больными и обессилевшими, между тем как сиракузяне с каннибальским злорадством смотрели сверху на страшное зрелище. Наконец ужасная тюрьма была открыта; большая часть тех, кто остался в живых, проданы в рабство; удержаны были только афиняне и сицилийские греки. Немалое число афинян, которые были захвачены тайно и потом скрыты, попало в рабство; своим достойным и умным поведением многие из них облегчали себе свою участь у своих господ и даже получили свободу. Некоторые обязаны были, как рассказывают, смягчением своей участи поэту Еврипиду, читая наизусть любимые места из его произведений, удержанные памятью.

Несчастье, постигшее афинян в Сицилии, было для них страшным ударом. Когда известие о нем пришло в Афины, там сначала совсем не хотели верить; когда, однако, не было возможности сомневаться в истине, тогда все почли потерянным и каждую минуту ожидали, что неприятельские войска и флот явятся пред стены города. Под первым впечатлением страха не находили никаких вспомогательных средств к защите; однако война продолжалась до полного истощения сил афинских еще более восьми лет.

Алкивиад принадлежал как по отцу, так и по матери к самым знатным афинским фамилиям. Его отец Клиний вел родословную своей фамилии от Еврисака, сына Аякса Теламонида. Его мать Диномаха, дочь Мегакла, внучка знаменитого законодателя Клисфена, была из могущественного рода Алкмеонидов; через нее Алкивиад был в близком родстве с Периклом и в более отдаленном с Кимоном. Его дед, по имени тоже Алкивиад, был другом и деятельным помощником Клисфена; сын этого Алкивиада, Клиний, отец нашего Алкивиада, отличался своим патриотизмом во время персидских войн: он со славой сражался при Артемизии на триреме, сооруженной на собственный счет, и. получил награду за храбрость. Тридцать три года спустя (447) Клиний пал смертью героя в несчастной битве при Короне и оставил Алкивиаду детей 4–5 лет. Опеку над маленьким Алкивиадом и его еще более малолетним братом Клинием приняли родственники со стороны матери, Перикл и его брат Арифрон.

Очень рано развились в живом мальчике, который как бы смеялся над всяким воспитанием и руководством те качества, которые отличали его в продолжение все его жизни: большая решительность, смелость, граничащая с дерзостью и бесстыдством, и неукротимое честолюбие высказывались уже в его детских играх. Когда один из сверстников Алкивиада во время борьбы сжал его слишком крепко в своих руках, Алкивиад, чтобы не упасть, вцепился зубами в руку своего противника и готов был прокусить ее насквозь. Противник выпустил Алкивиада со словами: «Алкивиад, ты кусаешься, как женщина». «Скажи лучше, как лев», — ответил Алкивиад. В другой раз он играл, еще будучи мальчиком, в кости на тесной улице, и в то самое время, когда была его очередь бросать кость, едет телега с тяжелым возом. Алкивиад требует, чтобы возница остановился; но так как тот продолжает ехать, то наш мальчик бросается на землю и растягивается поперек дороги, в то время как все его сверстники разбежались в разные стороны, и приглашает извозчика ехать через него, если ему угодно, или подождать, пока он сделает свой удар в кости. Его юношеское упрямство особенно заметным образом высказалось в отвращении к игре на флейте, которая составляла тогда необходимый предмет в обучении афинского юношества. Он постоянно отказывался учиться игре на флейте — на том основании, что это низкое и неблагородное занятие. Игра на лире не нарушает приличных свободному человеку положений тела и выражения лица, а флейта уродует лицо и не допускает пения в аккомпанемент со стороны играющего. «Пусть фиванское юношество упражняется, держа во рту флейту: оно не умеет говорить. Мы, афиняне, своими богами-покровителями имеем Афину и Аполлона; из них одна бросила прочь флейту, другой содрал кожу с Марсия, игрока на флейте», — вот что говорил Алкивиад. Из всех поэтов он предпочитал Гомера. Еще в первых годах своего юношества пришел он однажды к одному школьному учителю и потребовал какую-нибудь книгу Гомера. Когда тот отвечал, что у него нет ничего из Гомера, то Алкивиад дал ему пощечину и пошел своей дорогой.