Великая испанская революция - читать онлайн книгу. Автор: Александр Шубин cтр.№ 62

В общем порыве землю конфисковали не только у помещиков, но и у большинства кулаков. Кулаками считались те, кто применяли наемный труд круглый год ^[540]. „Согласно данным Института аграрной реформы по 15 провинциям, которые не включали провинции Арагона и Кастилии, до августа 1938 г. было экспроприировано 5 458 885 гектаров (приблизительно 40 % полезной площади)“ ^[541].

„Все секвестированные земли будут находиться под контролем и управлением союза, и обработка их коллективным способом отразится в первую очередь на союзах и всех трудящихся вообще“ ^[542], — говорилось в решении крестьянского съезда Каталонии, представлявшего около 200 союзов. Впрочем, региональный пленум крестьянских синдикатов Каталонии 5–7 сентября 1936 г. оставил принципы организации новой жизни на усмотрение местных организаций.

Как и в СССР, коллективизация отчасти мотивировалась будущим применением техники на полях. Однако в Испании было только 190 тракторов ^[543], и этот мотив был вторичен по сравнению с возможностью прямо сейчас организовать жизнь более справедливо. Крестьян привлекали в коллектив как выгоды совместного ведения хозяйства в тяжелых условиях войны (прежде всего в области товарообмена и культурной жизни, которые обеспечивались и поддерживались структурами НКТ), так и идеологическое (в отдельных случаях — и принудительное) давление анархистов. Однако говорить о насильственном характере коллективизации, как в СССР, в Испании не приходится — коллективы развивались и в тех регионах, где влияние анархо-синдикалистов не было доминирующим — в Леванте и Кастилии. Участник коллективизации М. Рохо считает основными ее мотивами также оказание помощи фронту (коллективы были удобной формой для организации снабжения) и установление „социального равенства“, к которому стремились крестьяне в это время ^[544].

По свидетельству советского писателя И. Эренбурга, посетившего Арагон и беседовавшего с крестьянами об их жизни, коллективизация была стихийной ^[545]. При этом „коммунисты не знали, как им себя вести. В некоторых деревнях они вместе с анархистами вначале уничтожали денежную систему. В других — они пытались отстаивать сохранение частной собственности на землю, что не было популярным среди крестьян Арагоны“ ^[546]. В итоге там, где преобладали анархисты, прошла полная коллективизация, был введен режим пайков без денег. Там, где доминировали социалисты и коммунисты, коллективизация была более мягкой, она охватывала 90 % крестьян и обошлась без обобществления мелкого скота и птицы ^[547].

* * *

В начале Гражданской войны в деревне, как и в городах, происходили эксцессы террора. Так, 24 сентября 1936 г. анархисты в Сесе расстреляли 10 „фашистов“ ^[548]. Однако после расправы над наиболее ненавистными представителями старого порядка ситуация становилась более спокойной.

В тех коллективах, где не было существенных противоречий, порядок поддерживался специально выбранным человеком, своего рода шерифом. А. Сухи подчеркивает благополучную криминальную ситуацию в местах, где ему довелось побывать ^[549].

Как правило, коллективизация не была насильственной, но моральное давление общины было сильным фактором, который заставлял крестьян, еще не вошедших в коллектив, склоняться к участию в коллективизации, чтобы быть „как все“. Несмотря на то, что региональная конференция НКТ приняла специальное решение о недопустимости принудительного вовлечения крестьян в коллективы ^[550], моральное давление играло очень большую роль. Участник коллективизации в Мас де лас Матас Э. Маргелли вспоминает: „Наш следующий шаг был ошибкой — наибольшей, как я сейчас считаю. Мы обязали „правых“ присоединиться. Мы принуждали их морально, не физически, но все же принуждали“ ^[551].

Казалось, что после того как сомневающиеся войдут в коллектив, они сразу же поймут преимущества нового образа жизни, и дело пойдет быстрее. На деле принуждение имело мало смысла, так как вовлеченные в общину таким образом работали мало и „сидели на шее у коллектива“ ^[552]. Поэтому многие коллективы отказывались от вовлечения в эксперимент несогласных, устраивая экономическое соревнование с индивидуалистами ^[553].

Г. Леваль был свидетелем обсуждения на ассамблее вопроса о выходе группы крестьян из коллектива. Само право на выход не подвергалось сомнению, и обсуждался лишь вопрос о порядке пользования инфраструктурой коллектива индивидуалистами ^[554].

В отличие от коллективизации в СССР, на стороне организаторов коллективизации не было постоянно присутствующей государственной поддержки. Однако в отдельных коллективах устанавливались диктатуры пришлых радикалов ^[555]. Об одной из таких ситуаций вспоминает Х. Авила: „Это не был режим террора, Вы не можете это так назвать. И все же мы повидали вещи, которых мы раньше не видели. Что за вещи? Расстрелы. Некоторые после суда, некоторые — без. И поэтому все вынуждены были делать то, что ОНИ скажут“ ^[556]. Рейды городских анархистов, пытавшихся форсировать коллективизацию, резко критиковались лидерами НКТ. Х. Пейро писал: „Революционные „знаменосцы“ уже прошли через деревню. Для ее освобождения? Для того, чтобы помочь ее освободить? Нет, они прошли через деревню, чтобы грабить тех, кто годами и веками был ограбляем людьми, побежденными революцией“ ^[557]. Осуждение радикалов анархо-синдикалистами и всеобщее вооружение крестьян не давали „знаменосцам революции“ развернуться, и в большинстве районов, охваченных коллективизацией, власть оставалась в руках местного крестьянского самоуправления. Важно также учитывать, что республиканская милиция также вмешивалась в ситуацию в селениях Арагона, помогая нежелающим жить в коллективах против анархистов-экстремистов ^[558].