«Штаб Верховного командования.
Запад, G-3 N.595/45. 21 янв. 45.
Сверхсекретно
s/1 РУНДШТЕДТ
Нижеследующий приказ фюрера приводится дословно:
1. На командующих армиями, корпусами и дивизиями возлагается личная ответственность за поступление ко мне всех нижеперечисленных решений или намерений заблаговременно, чтобы я мог повлиять на них и издать при необходимости контрприказ, который своевременно достигнет передовых частей:
а) любых решений, касающихся боевых действий,
б) предполагаемой атаки соединения численностью более дивизии, не указанной в директивах штаба главного командования,
в) любых наступательных действий на стабильном фронте, которые могут привлечь внимание врага к данному сектору, за исключением обычной патрульной деятельности,
г) любого предполагаемого отступления,
д) любого предполагаемого оставления позиции, укрепленного города или крепости.
2. Командующие армиями, корпусами и дивизиями, начальники штабов и все офицеры Генерального и других штабов несут передо мной личную ответственность за то, чтобы любой рапорт, адресованный лично мне или по другим каналам, не содержал ничего, кроме правды. В будущем я буду решительно карать любую попытку скрыть факты, умышленную или по халатности...
Адольф Гитлер».
Вот до чего дошел гордый немецкий офицерский корпус. Фельдмаршалы и генералы не могли передвинуть свои войска вперед или назад без разрешения презираемого ими ефрейтора. Никогда прежде с боевыми командирами не обращались так грубо и презрительно, никогда прежде их столь решительно не лишали власти. Таковой была цена, которую им пришлось заплатить за помощь в сокрушении Веймарской республики, за свои честолюбивые стремления к националистической воинственной Германии. В своем рвении к уничтожению демократии они породили дитя, обреченное на отцеубийство.
Интересно поразмышлять о том, что случилось бы, если бы политический глава демократического государства попытался вмешаться в дела военных лидеров или не стал бы считаться с их мнением. Предположим, Черчилль настоял бы на том, чтобы фельдмаршал Монтгомери атаковал Эль-Аламейн двумя месяцами ранее, чем командующий считал это целесообразным. Во-первых, фельдмаршал Алан Брук, начальник имперского Генерального штаба, скорее всего, обратился бы к Черчиллю от имени Монтгомери и заявил бы, что фельдмаршал лучше знает, когда наступать. Если бы это не помогло, на совещании комитета начальников штабов, где представлены главы всех армейских служб, Черчиллю предложили бы отступиться. Тем временем кто-нибудь мог обратиться к Эттли, главе оппозиции, или другому члену кабинета военного времени (коалиционного правительства 1940-1945 гг., возглавляемого У. Черчиллем. – Примеч. пер.) с просьбой использовать свое влияние и убедить премьер-министра изменить решение. К тому моменту Черчилль, несомненно, убедился бы в своей неправоте и смирился бы; хотя вполне вероятно, для этого потребовались бы намек в прессе на разногласия в кабинете военного времени и неудобные вопросы в палате общин. Последовали бы пылкие и красноречивые опровержения, и операция проводилась бы по заранее намеченному плану.
Это предположение, разумеется, не означает, что политический глава демократического государства в принципе не может взять верх над военными лидерами. Черчиллю это часто удавалось, особенно в начальный период военных действий в пустыне под командованием фельдмаршала Уэйвелла. Однако доказано, что политические и военные лидеры союзников гораздо чаще шли на взаимные уступки, чем было бы возможно при диктаторском режиме. Поразительный пример успеха военного лидера в отстаивании собственного курса вопреки давлению политической оппозиции приводится в книге капитана Бутчера «Три года с Эйзенхауэром». Бутчер отмечает, что весь день 5 августа 1944 года премьер-министр Черчилль пытался убедить генерала Эйзенхауэра отменить запланированное вторжение во Францию. «Айк (прозвище Эйзенхауэра. – Примеч. пер.) сказал «нет», – пишет Бутчер, – и повторял свое «нет» целый день, используя все варианты отрицаний, имеющиеся в английском языке». Верховного главнокомандующего поддержали адмиралы Рэмси и Теннант. В гитлеровской Германии за подобным сопротивлением фюреру последовала бы немедленная отставка.
Таков громоздкий и болезненный процесс демократии в действии, не столь впечатляющий и драматичный, как безрассудный взмах руки диктатора, заставляющий нацию беспрекословно подчиняться. Однако в демократическом процессе рождаются ограничения, не позволяющие одному человеку совершать ошибки, ввергающие государство в пучину катастрофы. Достоинство демократии в том, что решения, принимаемые в ходе свободной дискуссии, обычно разумны и взвешенны. Редко возникает необходимость менять решение, как происходит в тех случаях, когда решение основано лишь на интуиции. Правда, демократия зачастую медлительнее диктатуры, но в конечном счете она гораздо мудрее, с чем теперь соглашаются большинство немецких генералов.
Глава 3
ДИСЦИПЛИНА
Армии необходима дисциплина. С другой стороны, слишком жесткая дисциплина может ее удушить. В немецкой армии царила слишком жесткая дисциплина. Офицеры и рядовые слепо повиновались приказам начальства. Они не задавали вопросов даже тогда, когда растаяла вера в победу и логика подсказывала, что их усилия тщетны. Очень редко нижестоящие чины восставали против приказа или отказывались подчиняться командиру. Даже если действия в обход приказа представлялись единственным разумным выходом (особенно в конце войны, когда Гитлер полностью все контролировал), военные лидеры умудрялись формально в точности выполнять приказ. Подчинение власти так въелось в немцев, что офицер не мог сделать даже шаг в сторону, не обосновав свое поведение тем, что действовал хотя бы согласно духу, если не букве полученного приказа. Только убедив себя в том, что не нарушил приказ, он мог очистить свою совесть, а рассуждения о том, что он поступил человечно и спас жизни людей, были вторичными.
Именно благодаря жестокой дисциплине вермахт сражался так долго. Однако из-за той же самой дисциплины не было сделано ничего для того, чтобы сбросить силы, которые вели Германию к краху. Задолго до конца войны очень многие старшие офицеры осознали ее бессмысленность, но они стали так беспомощны и неспособны к противодействию политической власти, что протест самых лучших выразился в неумелом покушении на фюрера всего за девять месяцев до окончания войны.
Поскольку после Первой мировой войны по условиям Версальского договора численность немецкой армии сократилась до 100 тысяч человек, ее новые лидеры вознамерились уравновесить недостаток количества качеством. Они образовали маленький замкнутый круг избранных военных экспертов с собственным моральным и общественным кодексом. Лидер и вдохновитель этой группы генерал-полковник Ганс фон Зект свято верил в то, что эффективная армия должна быть полностью отделена от политики, философия профессиональных солдат не должна быть похожа на философию современного гражданского общества. Хотя армия была возрождена для защиты Веймарской республики, вскоре стало очевидно, что офицерский корпус совершенно не принимает принципов демократии, провозглашенных правительством. В реальности большая часть офицеров презирала эти принципы, считая их неэффективными и антинемецкими. Профессиональные офицеры стали более преданными армии, чем правительству, которому были обязаны служить. Когда Гитлер упразднил конституцию Веймарской республики, немецкий офицерский корпус не воспрепятствовал этому политическому убийству, чем выразил свое согласие. Военные верили, что увеличения численности армии и освобождения от унизительных оков Версаля гораздо легче добиться с Адольфом Гитлером, чем с демократическим рейхстагом. Одним словом, преданность военных Гитлеру была порождена честолюбием.