Гитлеровская Европа против СССР. Неизвестная история второй мировой - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Шумейко cтр.№ 21

Вроде бы русские уверенно громили турок на Кавказе, и никто не ожидал, что британский десант на полуостров Галлиполи, близ пролива Дарданеллы, будет так жестко и удачно турецкими войсками блокирован. Черчилль тогда начал лихорадочно и яростно, как бы это выразиться... тянуть все британское «военно-экономическое одеяло» к Дарданеллам, перехватывая резервы с главных фронтов, забывая, что вся эта операция была «запущена» как небольшая и всего лишь отвлекающая. Он ссорился с десятками морских и сухопутных военачальников, чиновниками и коллегами по правительству. Выбивая новые контингенты, «повышал ставки» и в итоге все же превратил обидное, но частное поражение в... крупное британское фиаско. В то время в газетах и появился этот слоган: «Слишком много Черчилля!» На языке оригинала это звучало, наверное, так: «Too much Churchill!» Сэру Уинстону пришлось подать в отставку. Кажется, Ллойд Джордж тогда элегантно отметил «органическую неспособность Черчилля занимать какой-либо пост, кроме премьер-министровского».

Нам Черчилль долгое время был известен по ленинскому определению: «Злейший ненавистник советской власти». На эти страницы он мог попасть и в другом, где-то даже противоположном качестве, например, как муж орденоносицы (так, кажется?) Клементины. Супруга его, Клементина Черчилль, президент «Фонда помощи России», была награждена орденом Трудового Красного Знамени. (Все силюсь вообразить этот орден с известным зубчатым колесом и красным знаменем — на груди леди Клементины.) Мог он быть упомянут и как глава государства — первого (с 22 июня 1941 года) союзника СССР по Второй мировой войне. Или как выдающийся историк, лауреат Нобелевской премии по литературе 1953 года.

Но в соответствии с парадоксальными потребностями моего жанра, памфлета, слон Черчилль здесь появится как продолжение и развитие теории, силлогизма микроба — Вовы Буковского.

В «Монументе Человеческой Слепоте», как и в «Ледоколе» (предисловием к которому он является), оба Вовы (Буковский и «предисловлевыемый» им Резун) обвинили Сталина и СССР в приходе Гитлера к власти. Отсутствие подтверждений других, в том числе и западных историков, они объяснили тем, что мешает им...

— ... Да ровно то же, что и их советским коллегам: конформизм. Ведь и здесь, на Западе, существуют могущественные политические силы, которые способны сделать глубоко несчастным любого умника... ну и далее см. предыдущую главу.

И Черчилль (Уинстон Ленард Спенсер, герцог Мальборо, 1874—1965) тоже не считает Сталина и СССР виновниками гитлеризма — ни в малейшей степени. Значит, тоже конформист! Вот с этого места писать сей памфлет стало действительно веселее. Комический эффект бесспорен. Ведь, говоря по правде, именно к сэру Уинстону можно приложить и еще одно ленинское определение, заученное всеми школьниками Советского Союза: «Какая глыба! Какой матерый человечище!»

Да, именно Толстого и Черчилля можно назвать в том числе и «величайшими нонконформистами XIX—XX веков»! Кому-то и сама возможность сопоставления фигур Льва Толстого и Черчилля покажется приколом, безмерным оригинальничаньем, но я готов приложить все усилия, чтобы указать на реальные точки и линии сходства и главное — доказать продуктивность, объективную полезность этого сопоставления — подобного парным жизнеописаниям великих греков и римлян у Плутарха.

Начнем с пунктира — общих черточек самого внешнего свойства. Оба — представители старинных родов, носители феодальных титулов. Оба рано лишились отцов, но получили хороший запас долголетнего физического здоровья. Оба в 26-летнем возрасте отправились на свои кампании (Крымскую и Бурскую войны) как волонтеры и как литераторы (корреспонденты «Современника» и «Морнинг пост» соответственно).

И необходимо признать, что факт перехода Черчилля в 1904 году из консерваторов в партию либералов, а в 1923 году вновь в консерваторы был и для потомка герцога Мальборо, и для политика его уровня так же невероятен, как если бы он и вправду ходил по Даунинг-стрит с сигарой и... босой. Эта полная независимость от своего класса, от диктата своих корпораций (политиков, писателей, историков) и, главное, абсолютная независимость от современных им условностей и мыслительных штампов — вот что объединяет сэра Уинстона и графа Толстого.

И если только вы способны правильно понимать, что есть нонконформизм в данных условиях, вы, безусловно, признаете величайшим британским нонконформистом сэра Уинстона, выдававшего в том числе такие перлы:

Лучший аргумент против демократии — пятиминутная беседа со средним избирателем. (Это в стране, где чуть ли не главная гордость — многостолетняя избирательная система.)

У него были все ненавистные мне добродетели и ни одного восхищающего меня порока. (Тоже не слабо в обществе консервативных и пуританских традиций.)

Фанатик — это человек, который не может изменить взгляды и не может переменить тему. (Очень может быть.)

И пусть один из них Нобелевскую премию принял, а позицию другого несколько лет «нобелевские комитетчики» зондировали через родственников («Не пошлет ли?» — прогнозируемый отказ знаменитейшего писателя мира мог сильно повредить, как считали, престижу недавно учрежденной премии. Тогда составлялись тонкие интриги, по убеждению графа премию все же принять. Но безуспешно), главное — их свобода и независимость в суждениях и в литературных творениях.

Наделенные огромным запасом витальности, они весьма схоже относились и к медицине. И знаменитое толстовское: «...несмотря на то что князя NN лечили врачи, — он выздоровел». И черчиллевские: «В молодости я взял себе за правило не пить ни капли спиртного до обеда. Теперь, когда я уже немолод, я держусь правила не пить ни капли спиртного до завтрака», «В моем возрасте я уже не могу позволить себе плохо себя чувствовать».

Но что, собственно, нового может сказать автор о столь известных личностях, и где анонсированная продуктивность их сопоставления?

Возьмем самую главную из обсуждаемых тем: причины Второй мировой войны. Черчилль в своей книге «Вторая мировая война» (Churchill W.S. The Second World War. London, 1951) не утомляет нас, читателей (как не утомлял и себя, писателя), особо развернутыми статистическими или архивными исследованиями. (Представить страшно, какими томами таблиц производства стали, угля, графиков роста безработицы, вооружений, населения, тоннажа линкоров и т.д. можно окружить эту тему.) Ту рутину, которой занимались историки- ремесленники, ее ведь и Лев Толстой презирал необычайно. Помните, как он, Лев Николаевич, выражал суть их (ученых-ремесленников) работы: сначала прилежно переписывают из книг в тетрадки, а потом из этих своих тетрадок составляют свою книгу.

Главное, в чем они, Толстой и Черчилль, находили применение своим способностям, — это в поиске того угла зрения, под которым эти терриконы фактов до них еще не рассматривались. В принципе понятно, что творчество оригинального историка Льва Толстого заслонено гениальными творениями Толстого-писателя, но и оригинальность историка Черчилля тоже зачастую ускользает от нас.