Искусство и красота в средневековой эстетике - читать онлайн книгу. Автор: Умберто Эко cтр.№ 45

Страница

habetur per significata per litteram. Et primus dicitur litteralis, secundus vero allegoricus sive moralis sive anagogicus. Qui modus tractandi, ut melius pateat, potest considerari in his versibus: „In exitu Israel de Egipto, domus Iacob de populo barbaro, facta est Iudea sanctificatio eius, Israel potestas eius“. Nam si ad litteram solam inspiciamus, significatur nobis exitus filiorum Israel de Egipto, tempore Moysis; si ad allegoriam, nobis significatur nostra redemptio facta per Christum; si ad moralem sensum, significatur nobis conversio animae de luctu et miseria peccati ad statum gratiae; si ad anagogicum, significatur exitus animae sanctae ab huius corruptionis servitute ad aeternae gloriae libertatem. Et quanquam isti sensus mystici variis appellentur nominibus, generaliter omnes dici possunt allegorici, cum sint a litterali sive historiali diversi. Nam allegoria dicitur ab „alleon“ graece, quod in latinum dicitur „alienum“, sive „diversum“».

«Чтобы понять излагаемое ниже, необходимо знать, что смысл этого произведения не прост: более того, оно может быть названо многозначным, то есть имеющим несколько смыслов, ибо одно дело — смысл, который несет буква, другое дело — смысл, который несут вещи, обозначенные буквой. Первый называется буквальным, второй — аллегорическим, или моральным, или анагогическим. Подобным способ выражения, дабы он стал ясен, можно проследить в следующих словах: „Когда вышел Израиль из Египта, дом Иакова — из народа иноплеменного, Иуда сделался святынею Его, Израиль владением Его“. Таким образом, если мы посмотрим лишь в букву, мы увидим, что речь идет об исходе сынов Израилевых из Египта во времена Моисея; в аллегорическим смысле здесь речь идет о нашем искуплении, совершенном Христом; моральный смысл открывает переход души от плача и нищеты греха к состоянию благодати; анагогический — переход святой души от рабства нынешнему тлению к свободе вечной славы. И хотя эти таинственные смыслы называются по-разному, обо всех в целом о них можно говорить как об аллегорических, ибо они отличаются от смысла буквального или исторического. Действительно, слово „аллегория“ происходит от греческого alleon и по-латыни означает „другой“ или „отличный“».

(Данте Алигьери. Письма // Малые произведения. М., 1968. С. 387 / Пер. И. Голенищева-Кутузова и Е. Солоновича, с исправлениями).

Принадлежность данного письма перу Данте стала предметом известной дискуссии. На наш взгляд, эта проблема не столь уж важна ни с точки зрения истории восприятия Данте, ни с точки зрения теорий средневековой поэтики. Ведь даже если это письмо написал кто-то другой, оно так или иначе отражает достаточно распространенную во всей средневековой культуре герменевтическую позицию; изложенная в нем теория истолкования объясняет именно тот способ прочтения Данте, который веками применялся к его стихам. В письме к поэзии Данте попросту применена та теория четырех смыслов, которая бытовала на протяжении всего Средневековья и суть которой можно выразить в двустишии, приписываемом Николаю Лирскому или Августину Дакийскому:

Содержащийся в послании способ интерпретации текста носит совершенно средневековый характер. Чтобы оспорить его, необходимо оспорить все средневековое представление о поэзии и попытаться освоить романтический или постромантический подход к тексту, согласно которому отрицается право читателя на изобразительную «многозначность» и интеллектуальную игру истолкования. Такое прочтение, как известно, препятствует пониманию добрых трех четвертей Дантовой поэмы, а быть может, и всей поэмы вообще. «Комедия», напротив, требует адекватного сопереживания средневековому вкусу, для которого было характерно стремление отыскать во всем высший смысл и непрямое значение, подсказанное библейско- богословской культурой эпохи.

Другим аргументом в пользу авторства Данте является тот факт, что сходная теория истолкования содержится в его «Пире» («Convivio»): если поэт снабжает свои стихи философским комментарием, где речь идет о том, как эти стихи следует правильно истолковывать, ясно, что он убежден в наличии у поэтической речи по меньшей мере еще одного смысла, помимо буквального; убежден в том, что этот смысл можно зашифровать и что игра расшифровки составляет неотъемлемую часть удовольствия, доставляемого чтением, и вообще относится к главным целям поэтического творчества.

Тем не менее многие исследователи обратили внимание на то обстоятельство, что в XIII письме изложены представления, несколько отличные от тех, что заключены в «Пире» (4). В трактате проводится четкое различие между аллегорией у поэтов и аллегорией у теологов (Conv. II, 1), тогда как в Письме (причем как раз на примере пассажа из Библии, столь пространно поясненного) это деление, по-видимому, не признается. Разумеется, Данте вполне мог написать XIII послание и частично ревизовать в нем сказанное в «Пире»; но дело в том, что он был пропитан томистскими положениями. При этом в послании он излагает теорию, которая расходится со взглядами Аквината на поэтический смысл. Итак, данная проблема может иметь три различных решения.

Первое: послание не принадлежит Данте. Но это означало бы, что в его кругу (причем незадолго до появления его поэмы) получила признание поэтическая теория, которая явно противоречила тем идеям, которые уже в XIII веке комментаторы приписывали Данте и его культурному окружению. Второй вариант: послание принадлежит его перу, и Данте сознательно хотел возразить «ангельскому доктору». Третье: послание написано Данте, он остается в основе своей привержен представлениям св. Фомы, но смысл послания не совсем тот, каким он представляется на первый взгляд.

Чтобы ответить на наш вопрос и решить, какой из трех вариантов оказывается наиболее достоверным, нам придется обратиться к проблеме средневекового аллегоризма и (или) символизма, уже обсуждавшейся в 6 главе.

Ясно, к чему стремится Данте, когда в «Пире» сначала помещает свои канцоны, а потом дает правила их истолкования. С одной стороны, он следует традиции средневекового аллегоризма и не может представить себе поэзии, которая не имела бы иносказательного смысла; с другой, Данте совершенно не противоречит теории Фомы, потому что хочет подчеркнуть: все, что вытекает из аллегорического истолкования той или иной канцоны, как раз и есть то самое, что хочет сказать он, поэт. Буквальный смысл канцоны, будучи «сокрытым под странными стихами», раскрывается через иносказание; Данте пишет свой комментарий как раз для того, чтобы читатель понял этот буквальный смысл. Чтобы не порождать каких-либо недоразумений, в совершенно томистском духе он проводит различие между аллегорией поэтов и аллегорией богословов.

Можно ли сказать, что тот же процесс имеет место и в XIII послании, кто бы его ни написал? Прежде всего, сразу же вызывает серьезное подозрение тот факт, что в качестве примера аллегорического прочтения текста автор берет отрывок из Библии. На это можно было бы возразить (см.: Pepin 1969, р. 81), что здесь Данте имеет в виду не сам факт исхода, а то, что о нем говорит Псалмопевец (различие, которое было ясно уже Августину, Enarratio in psalmum CXIII). Однако чуть выше, до того как процитировать псалом, Данте говорит о своей собственной поэме и прибегает к выражению, которое в некоторых переводах сознательно или неосознанно смягчается. Например, в переводе А. Фругони и Дж. Бруноли (5) Данте говорит: «Первичное значение исходит от буквы текста, вторичное — от того, что обозначается буквой текста». Если бы это на самом деле было так, Данте оставался бы вполне ортодоксальным томистом, ибо речь шла бы о некоем иносказательном смысле, который предполагается самим автором и который, следовательно, можно свести (в ракурсе рассуждений св. Фомы) к смыслу буквальному (и тогда в рассматриваемом нами послании речь шла бы исключительно об аллегориях поэтических, а не об аллегориях теологических). Между тем латинский текст гласит: alius est qui habetur per significata per litteram, и судя по всему в данном случае Данте как раз и хочет вести речь «о значениях производных от буквальных», то есть фактически — об аллегориях. Если бы он хотел сказать о подразумевающемся значении, то использовал бы не понятие significata в среднем роде, а, например, понятие sententiam, которое в средневековой лексике как раз и означает смысл высказывания (предполагаемый или нет). Но каким образом можно говорить об allegoria in factis по поводу событий, рассказанных в светской поэме, мир которой (и об этом Данте говорит по ходу письма) есть мир поэтический, вымышленный (poeticus, fictivus)?

Страница