Закат империи. От порядка к хаосу - читать онлайн книгу. Автор: Семен Экштут cтр.№ 30

Страница

Такого тождества литературы и жизни я еще не наблюдал никогда.

Может быть, потому, что в его произведениях так полно выражалось наше собственное ощущение мира, я, провинциальный мальчишка, считал его величайшим художником, какой только существовал на земле. <…>.

Всеведущими казались мне гении, создавшие "Войну и мир" и "Карамазовых", но их книги были не обо мне, а о ком-то другом. Когда же в приложении к "Ниве", которую я в ту пору выписывал, появилась чеховская повесть "Моя жизнь", мне почудилось, будто эта жизнь и вправду моя, словно я прочитал свой дневник — жизнь неприкаянного подростка девяностых годов. <…>.

Чехов был для меня и моих сверстников мерилом вещей, и мы явственно слышали в его повестях и рассказах тот голос учителя жизни, которого не расслышал в них ни один человек из так называемого поколения отцов. <…>.

Других учителей у меня не было. Даже легальные марксисты оставались для нас неведомыми. Боевые программы народников к тому времени уже окончательно выродились в плоские, бескрылые прописи, а модное в ту пору толстовство, воплотившееся в секту косноязычных и унылых святош, отталкивало своей пресной бесцветностью. И мне оставалось единственное прибежище — Чехов. <…>

…к началу девяностых годов из слова "идеал" уже окончательно выветрилось его прежнее боевое значение, которое было присуще ему в шестидесятых и семидесятых годах, и в пору моей юности оно уже стало абстракцией, лишенной какого бы то ни было реального смысла. Уже у Надсона оно звучало пустышкой — лишь как неизменная рифма к столь же абстрактному слову "Ваал".

Вообще так называемая "идейная повесть" — живо-кровная в шестидесятых годах повесть Чернышевского, Помяловского, Василия Слепцова, насыщенная классовой борьбой той великой эпохи, — превратилась у эпигонов народничества в пустопорожнюю схему, по существу глубоко реакционную, лживую, приманчивую лишь для бездарных писак» ^[178].

О том, как мучительно взращивались буржуазные отношения на русской почве, рассказывается в чеховской повести «Три года», впервые опубликованной на страницах журнала «Русская мысль» в 1895 году. Перед нами проходят три года из жизни Алексея Фёдоровича Лаптева — выпускника филологического факультета Московского университета и наследника миллионного состояния. Известная московская фирма «Фёдор Лаптев и сыновья», созданная отцом Алексея Фёдоровича, успешно ведет оптовую торговлю галантерейным товаром. Валовая выручка фирмы составляет в год два миллиона рублей, а образованный, совестливый, мучительно рефлексирующий и порядочный человек Алексей Лаптев испытывает сильнейшую неудовлетворенность своей жизнью. Его не радуют ни отцовское дело, ни отцовские миллионы. Он женился по страстной любви на небогатой дворянке Юлии Белавиной, дочери провинциального врача. Но и этот брак не принёс ему счастья. С молодой женой Лаптев поселился в Москве, где стал вести праздный образ жизни: театры, симфонические концерты, картинные выставки, рестораны. Ещё до свадьбы Лаптев тратил 2500 рублей в месяц — огромные деньги для того времени, жалованье министра не достигало этой суммы. (В 1903 году суммарное годовое содержание действительного статского советника, статс-секретаря Его Величества, председателя Комитета министров и члена Государственного совета Сергея Юльевича Витте составляло 26 тысяч рублей, то есть 2166,66 рубля в месяц ^[179].) Чтобы оценить значимость этой суммы, надо вспомнить, что уже за 500 рублей можно было отправиться в длительное заграничное путешествие и в течение трех-четырех месяцев посетить важнейшие европейские страны.

Лаптев тяготится своим образом жизни и без особого энтузиазма пытается заниматься филантропией: хочет организовать ночлежный дом, но боится, что это благое дело «попадет в руки наших московских святош и барынь-филантропок, которые губят всякое начинание» ^[180]. Если его брат Фёдор, окончивший, как и Лаптев, филологический факультет, помогает отцу и занимается делами фирмы, гордится своей принадлежностью к «именитому роду» и намеревается хлопотать о пожаловании дворянства в связи с предстоящим столетним юбилеем фирмы, то Алексей Лаптев не испытывает никакого пиетета перед заслугами предков. Между братьями происходит красноречивый диалог:

Несмотря на миллионные обороты, дела в фирме Лаптевых ведутся по старинке, без новомодных затей, на азиатский манер: приказчики живут по нескольку человек в комнате, во время обеда хлебают из общей миски, хотя перед каждым из них стоит тарелка, и страшатся вступить в брак, ·«боясь не угодить своею женитьбой хозяину и потерять место» ^[182]. По сути, фирма Лаптевых представляет собой огромный амбар, ворота которого неукоснительно запираются в девять часов вечера, а жизнь его многочисленных обитателей, служащих у Лаптевых, весьма немногим отличается от тюремного заключения: «Недоставало только часового с ружьём» ^[183]. В фирме практикуются телесные наказания: служащих в амбаре мальчиков за провинности секут розгами. Пороли не только мальчиков. В детстве секли и Алексея, и его сестру Нину. «Я помню, отец начал учить меня или, попросту говоря, бить, когда мне не было еще пяти лет. Он сек меня розгами, драл за уши, бил по голове, и я, просыпаясь, каждое утро думал прежде всего: будут ли сегодня драть меня?» ^[184] Несмотря на все унижения, приказчики считают своих хозяев благодетелями. Но Алексей сомневается в искренности этих чувств и думает, что в глубине души все служащие считают его врагом и «плантатором».

Страница