Епистинья Степанова - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Конов cтр.№ 43

Отец на скрипке играть не умел. Один из хуторян помог настроить ее, показал, как играть, ну а дальше — сам. Вася легко освоил капризный и чуткий инструмент, освоил сам, самоучкой. Когда позже спрашивали его: «Ты учился играть по нотам?», он отвечал с улыбкой: «Нет, по звездам…»

Скрипка Василия осталась в памяти всех хуторян, владел он ею прекрасно, иногда этим даже хвастался; предлагал, например, приятелю: «Хочешь на спор: сегодня буду играть так, что люди будут плакать!» И действительно, играл виртуозно, вдохновенно, так что простодушные его слушатели не скрывали слез, воспринимая лившуюся печаль.

У Васи запела скрипка, у Николая баян, была еще самодельная балалайка, приходил с соседнего хутора в гости брат Епистиньи дядя Свиридон, он хорошо позванивал на бубне, нашлась у кого-то мандолина, кто-то купил гитару.

Одаренный музыкальным слухом Василий организовал настоящий оркестр, проводил репетиции. И вскоре оркестр «запросился в люди».

В бывшем доме пана Шкуропатского работали школа и ликбез. По вечерам здесь решили открывать клуб, не по хатам же собираться. В этом клубе к месту оказался и оркестр, и первое публичное выступление сразу принесло ему громкую славу.

Улыбчивый, расторопный, весь открытый, Вася стал признанным руководителем оркестра Василий же естественно и житейски обоснованно стал организатором на хуторе комсомольской ячейки и ее секретарем. К нему тянулись, к его веселому открытому характеру, к предприимчивости, доброте, тянулись к его оркестру Первыми комсомольцами стали Филя, Николай, Федя, их друзья и приятели, а затем подраставшие братья и сестры. Щедро одаренные матерью и отцом добротой, чувством справедливости, выросшие в здоровой, веселой, дружной атмосфере дома, братья словно бы воплощали в себе эту новую ожидаемую жизнь, их невозможно было не любить.

Вскоре стало ясно, что оркестр в клубе — это, конечно, здорово, но одного его мало, нужно было еще слово, в котором бы осмысливалось происходившее сегодня. Так возник драмкружок.

Большими мастерами играть в спектаклях оказались Николай и Филя.

Непросто осмелиться выйти на люди. Спектакли сначала устраивали дома, в хате, где артистами были Николай, Вася, Филя, Федя, Варя, Ваня. В углу хаты Михаил Николаевич сделал на земле из досок пол, на котором спали теперь дети, все-таки это лучше, чем на земле. Этот полик и сделался сценой. Его закрыли рядном, получился занавес. В хате расставили лавки, стулья — это уже зрительный зал, в который набивалось полно народу. Приходили соседи, ребятишки — ну как же, у Степановых устраивается представление, спектакль! Чаще всего это происходило осенью или зимой: вечера длинные, скучные.

Среди зрителей сидели и Епистинья с Михаилом, и остальные дети.

Какой это был благодарный, душевный и отзывчивый зритель. Простодушные хуторские женщины и мужики, мальчики и девочки легко понимали и принимали все театральные условности: раз Филя надел юбку, значит, это не Филя, а попадья, которая, как и положено, попадает в разные смешные положения. А если Николай привязал к подбородку куделю, то это уже не Николай, а купец, любитель выпить и поесть и обмануть доверчивых крестьян, нажиться на их горе и несчастьях.

Художественное творчество увлекло многих. Как из рога изобилия посыпались стихи на местные хуторские темы, частушки, сценки. А Ваня писал даже пьесы.

Но особенно запомнилась всем, надолго всех очаровала «Наталка-Полтавка», поставленная на клубной сцене. Все там взято почти из жизни хуторян: есть богатые, есть бедные, есть счастливые и несчастливые. Но никто никого не убивает, все решается по доброму согласию, а по ходу вполне житейского, понятного действия там поют трогательные, печальные, такие родные украинские песни:

Замирало сердце от близкого счастья, когда звучало со сцены бывшего генеральского дома:

Немножко счастья

Счастье нестойко, его всегда сравнивают с чем-то, что вдруг улетает, ускользает. Великая редкость — жить с ощущением счастья. Бывает счастливая минута, сверкнет зарницей — и опять пойдет жизнь как жизнь: заботы, суета, радости, неприятности. О счастье вспоминается, счастье хорошо чувствуется в прошлом. Идет время, и кажется, что жизнь обычная, заурядная, но вот прошло время, оглянешься на прожитое — а ведь это были счастливые годы; особенно ясно это, когда обрушится горе, беда. Правильно говорят: счастье — это отсутствие несчастий.

Счастливыми для Епистиньи и Михаила оказались двадцатые годы. Конечно, когда шла та жизнь, она казалась бедной, иногда нищенской, наполненной тревогами, маленькими несчастьями, заботами о хлебе, об одежде, но все же начинали радовать, обнадеживать и добрые перемены. Это было десятилетие, когда никого из семьи не потеряли, а родились Верочка и Саша-младший.

Дети вырастали, младшие становились подростками, старшие — женихами. В хате вовсю зазвучала музыка, целый оркестр: скрипка, баян, балалайка, гитара, — устраивались и репетировались представления, спектакли, сценки. «Выпивки тогда совсем не было, никто не пил, так было весело. Вася играл на скрипке полонез Огинского, заслушаешься. Пойду к ним, когда Валя дома, все веселые, планы у них, а Епистинья Федоровна смеется у печки стоит…» — рассказала Вера Пантелеевна Степанова-Пашкун, дочь Пантелея…

В хату битком набивались друзья и подруги детей; девушки приходили якобы к Варе, но не только Варя их интересовала.

А раз сыновья выходили в женихи, то ведь их и одевать надо уже не в латаные-перелатаные штаны и рубашки. Епистинья купила швейную машинку и охотно кроила и шила сама, кое-что покупали на базаре — и новое, и ношеное.

Михаил Николаевич набирал в Краснодаре на толкучке всякой всячины, что при небольшой доделке или переделке вполне годилось. Приезжая, он щедро высыпал из мешка на пол среди хаты купленное: и ботинки, и сапоги, и пиджаки, и куски материи…

По праздникам приходили в гости братья Епистиньи Данила и Свиридон и братья Михаила Пантелей и Фадей. Как и положено — с женами. В теплую погоду стол собирали в саду под деревьями, в тени пышной шелковицы. И хоть стол был небогат, но все лучшее, что только имелось в доме, подавалось на стол. Щедрость Епистиньи и ее умение готовить родственники знали. Пили в те времена умеренно, еще сохранились от старых времен правила, по которым напивавшийся до бесчувствия человек вызывал общее осуждение и презрение.