Лето Виктора Цоя - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Айзеншпис cтр.№ 18

В 1967 группа записала музыку к очень известному мультфильму Хитрука «Фильм, фильм, фильм», причем вокальную партию исполнял Леня Бергер, ныне проживающий в Австралии. Как-то Пугачева его пригласила на свои «Рождественские встречи», тогда мы и свиделись. По-моему, они вместе с Аллой учились. Эта музыка считается визитной карточкой ансамбля, так как других его записей практически не осталось. Хотя нет, был еще фильм «Мне двадцать лет», второе название «Простые парни», который тоже частично озвучивался нами. Наверное, у кого-то записи «Соколов» остались на катушках, но у меня с этим в фонотеке пробел.

Выход «Соколов» на профессиональную сцену связан с именем Альберта Баяджана, известного в те годы концертной программой «Песни народов мира». Он предложил нам роль сопровождающей аккомпанирующей группы, и мы с радостью согласились. Это была уникальная возможность преодолеть аттестацию и начать легально зарабатывать. Очень прельщала обещанная возможность исполнять наши собственные песни в паузах концертных отделений. Единственное, что удивляло и настораживало Альберта, это наше название, оно почему-то ассоциировалось в его мозгу со станциями метро: «А почему не “Динамо” или “Аэропорт”?». Пришлось объяснить, что ведь и птица такая есть. Но название отстоять не удалось, и для афиш мы стали называться «Серебряные струны». Несколько месяцев продолжался бурный репетиционный период, с утра до вечера, без суббот и воскресений. Уровень игры требовался высокий, в комиссии сидели весьма дотошные профи, которые могли зарубить практически за одну неверную гармонию, за одну «киксу». Думаю, квалификацию прошли бы далеко не все из нынешних музыкантов, избалованных имитацией игры под фанеру. Экзамен мы сдавали в Управлении культуры, сильно волновались, но все закончилось успешно, музыканты получили квалификацию и тарифные ставки. Было это в марте 1967-го, в год 50-летия СССР. И вскоре новое название «Сокол» начало красоваться на афишах под надписью «Поет заслуженный артист Абхазской ССР Альберт Баяджан».

Сам Баяджан был весьма забавным типом, известным не только хорошим сильным голосом, но и громкими скандалами. Грузинский армянин, начинал он вокалистом в эстрадно-джазовом оркестре Сергея Игнатьевича Грознера. К своей нации он относился без особого восторга, в полушутку просил считать себя евреем. Помимо многочисленных музыкальных присказок Баяджан привнес в наш разговор и особый эстрадный сленг: барабан – «сиськи», играть – «лабать» и другие слова-заменители. Баяджан был весьма брезгливым товарищем, в ресторанах нередко рассматривал стаканы на свет на предмет чистоты, недовольно изучал пятна на скатертях и скопления тараканов в углах. Неудовлетворенность чистотой он выражал громогласно, в том числе и не особо цензурно. Мытье рук в исполнении Баяджана превращалось в длительную процедуру, над которой мы посмеивались: он надолго запирался в туалетной комнате, переводя по полкуска мыла, иногда параллельно исполняя что-нибудь из репертуара. Помыв же с утра руки, он в течение дня никому их не подавал и не пожимал протянутой, чем многих настраивал против себя. Не каждому же объяснишь, что это в интересах личной гигиены! И при этом чистоплюйстве Альберт иногда мог подсесть к какой-нибудь зачуханной цыганке и долго держать свою ладонь в ее руках, пока та расшифровывала хитросплетения его судьбы.

Баяджан считал, что любой цели с гарантией можно достичь двумя способами: используя свое обаяние или свою наглость. И тем, и другим природа его наградила с избытком. Конкретный метод воздействия он выбирал в зависимости от обстоятельств, настроения и объекта. И однажды в Уфе, испытывая обычную для певцов проблему с горлом, он пошел к врачу на ингаляцию. Однако вначале ему предложили сдать анализ крови, что жутко возмутило заслуженного артиста. Он пробовал давить доктора авторитетом, а когда это не помогло, устроил безобразную скандальную сцену. Об этом написали телегу в горком партии, последовало долгое разбирательство и отстранение Баяджана от сцены на два месяца.

В отличие от вопросов личной гигиены в финансовых делах Альберт не придерживался особой чистоплотности. Помнится, почти сразу после нашего знакомства он без особых церемоний одолжил у меня тысячи полторы рублей – немалые деньги по тем временам! Мол, сильно поиздержался во время длительного музыкального простоя, и, как только выедем на гастроли, он сразу со мной рассчитается. Конечно, он может и проценты заплатить, но… Да ладно, какие там проценты, бери, коллега! Однако через пару недель коллега попросил еще рублей пятьсот. Я снова одолжил, уже совсем неохотно, словно чувствовал, как тяжело возвращать придется. Однако домогательства по части денег на этом не закончились, певец просил еще и еще. Играл в карты, что ли, или на кабаки с бабами все спускал… Когда же я предложил пойти к нотариусу, официально оформить долг, то сначала возмущаться начал: слову моему не веришь, что ли, но в итоге согласился. Долг оформили. Закончились же все эти одалживания общей суммой далеко за пять тысяч рублей и исполнительным листом, который я принес в свою филармонию. В бухгалтерии аналогичных листов оказалось еще несколько, и формально мне предлагалось возвращать свои кровные в пропорции с другими кредиторами. Честно говоря, такая растяжка во времени меня не устраивала. И поскольку авансы и суточные Баяджана я получал лично на руки, то легко «договорился» с ним, что он будет частично возвращать долг, минуя бухгалтерию. И больше никаких бесед о кредитовании не заводить.

Нас прикрепили к Тульской филармонии, куда мы выехали сразу же после успешной аттестации и куда положили трудовые книжки. И свою концертную программу обкатывали именно по Тульской области, по ее городам, долам и весям. Вначале меня зачислили в состав группы простым музыкантом, а уже после обкатки программы, перед началом долгих гастролей, я стал директором коллектива, фактически начальником Баяджана. Я выдавал суточные и зарплату, связывался с местными филармониями, организовывал проживание в гостиницах и билеты на поезда и самолеты. И если сейчас гастрольный бизнес преимущественно теневой, то тогда левизны было очень мало, а у нас и вообще не случалось. Иногда в тех или иных городах в свободное время мы выступали «по заказам» и на фонды местных филармоний, что, в принципе, не запрещалось. Это означало, что мы удачно отработали концерты по заявке Гастрольбюро и нас хотят видеть и слышать дополнительно. В этом случае денежки мы получали уже наличными. Важно было лишь делиться с местной филармонией дополнительными доходами, и к тебе никто не придирался. Хотя теперь принято говорить о всеобщем бардаке во времена СССР, Гастрольбюро работало очень слаженно и эффективно. Залы набивались битком, очереди гудели, мелкие спекулянты зарабатывали на билетах, не происходило столь глупых нахлестов, как сейчас, когда в одном небольшом городе одновременно выступает десяток популярных артистов и публики просто не хватает на всех. А потом вдруг полное затишье и, кроме пивной, и податься некуда. Впрочем, это неудивительно, ибо сейчас любой желающий может организовать концерт, даже лицензии не нужно. Точнее, может попробовать организовать – прогореть тут проще простого. Не знаю, приведут ли к чему-либо попытки упорядочить эту деятельность, пока изрядный хаос царит и на местах, и в Москве.

А раньше даже просто хороший артист, не звезда, давал в каждом областном центре 5–10, до 20 концертов почти при аншлагах. Сейчас об этом уже и не мечтают. Юра Антонов как-то на СКК (крытая спортивная арена на 30 000 зрителей) выдал «на гора» подряд 31 концерт! Кстати, при этом достаточно ажиотажном спросе на творчество экономические соображения стояли во главе угла: маршруты составлялись так, чтобы получить максимальную прибыль, и не происходило пустых мотаний в разных направлениях. Мы последовательно перемещались из одной соседней области в другую, из одного крупного города в другой близлежащий. Некоторые поездки с продвижением из Москвы на Восток были рассчитаны почти на полгода! Сложно, конечно, изматывающе, зато возвращались с тугой мошной. Теперь таких чесов уже нет.