Злые самаритяне. Миф о свободной торговле и секретная история капитализма - читать онлайн книгу. Автор: Ха-Джун Чанг cтр.№ 57

Многие жители Запада принимают меня за китайца или японца. Это вполне объяснимо. «Раскосые» глаза, прямые черные волосы и выдающиеся скулы делают всех жителей Восточной Азии «похожими друг на друга», по крайней мере на взгляд представителя западного мира, который не понимает тонких различий между чертами лица, поведением и манерой одеваться жителей разных восточноазиатских стран. Тем, кто извиняется, узнав, что я не китаец и не японец, говорю, что все нормально, поскольку большинство корейцев называют всех жителей Запада «американцами» — некоторые европейцы на такое могут обидеться. Для непросвещенных корейцев, поясняю я, все вы выглядите на одно лицо: большой нос, круглые глаза и избыток растительности на лице.

Этот пример предупреждает о том, что не следует чрезмерно широко делить людей на категории. При этом понимание «чрезмерной широты» зависит от целей. Если мы сравниваем человеческий мозг, например, с дельфиньим, то достаточно даже использовать категорию Homo sapiens. Но если мы изучаем влияние культуры на экономическое развитие, то проблемы могут возникнуть даже со сравнительно узкой категорией — «корейцы». Более широкие категории — «христиане» или «мусульмане» — скрывают больше, чем показывают.

Так или иначе, большинство сторонников теории культур сами культуры определяют очень нечетко. Нам часто предлагают поразительно широкие категории, например Запад и Восток. Я даже не буду тратить время на их критику. Нередко людей делят и по религиозному принципу: на христиан (которых время от времени объединяют с иудаизмом в иудеохристианскую культуру и при этом постоянно делят на католиков и протестантов), мусульман, евреев, буддистов, индуистов и конфуцианцев (последняя категория особенно неоднозначна, потому что это вообще не религия) ^[34].

Просто задумайтесь на минутку об этих категориях. Внутри якобы однородной группы «католики» мы имеем как ультраконсервативное движение Opus Dei, которое обрело широкую известность благодаря бестселлеру Дэна Брауна «Код да Винчи», так и крайне левую «теологию освобождения», которую обессмертило изречение бразильского архиепископа Олинды и Ресифе Элдера Камары: «Когда мне удается накормить бедных, меня называют святым. Когда спрашиваю, почему бедные люди голодают, меня называют коммунистом». Эти две «католические» субкультуры воспитывают в людях совершенно различное отношение к накоплению богатств, перераспределению доходов и социальным обязательствам.

Или возьмем другой пример. Существуют ультраконсервативные мусульманские общества, которые серьезно ограничивают участие женщин в общественной жизни. Однако более половины профессиональных сотрудников центробанка Малайзии — женщины, и их процент значительно больше, чем в любом центробанке якобы более «феминистских» христианских стран. И еще один пример: некоторые полагают, что экономический успех Японии связан с уникальной разновидностью конфуцианства, в которой на первый план ставится лояльность, а не личное обучение, которое выставляется в Корее и Китае .

Можно соглашаться или не соглашаться с этим обобщением (подробнее ниже), но уже оно показывает, что конфуцианство не едино.

Если такие категории, как конфуцианство или ислам, слишком широки, то как насчет стран как культурных единиц? К сожалению, и это не решает проблем. Как готовы сказать и сами сторонники теории культур, в стране часто имеются различные группы, особенно если эти страны такие большие и культурно разнообразные, как Индия и Китай. Но даже в такой стране, как Корея, которая относится к самым однородным с точки зрения культуры сообществам, существуют значительные различия между регионами. Например, жители юго-востока (Кёнсан) считают жителей юго-запада (Чолла) умными, но совершенно не заслуживающими доверия пронырами. Жители юго-запада возвращают комплимент, называя восточных соседей грубыми и агрессивными, хотя решительными и хорошо организованными. Не будет преувеличением сказать, что стереотипы относительно этих двух корейских регионов схожи с теми, которыми руководствуются в отношении друг друга французы и немцы. Культурная неприязнь между этими районами Кореи настолько сильна, что в некоторых семьях детям даже не разрешают вступать в брак с представителями другого региона. Так существует ли единая «корейская» культура? И если все так сложно обстоит даже в Корее, нужно ли говорить о других странах?

Я мог бы продолжать. Но думаю, понятно, что такие широкие категории, как «католики» или «китайцы», просто слишком расплывчаты, чтобы иметь хоть какое-то аналитическое значение. Даже страна — это слишком большая культурная единица, чтобы строить обобщения. Культурологи могут заметить, что нужно просто перейти на более мелкие категории, например с «христиан» или «конфуцианцев» на «мормонов» или «японских конфуцианцев». Однако все не так просто. У теорий культур есть более фундаментальные проблемы, к которым я и перехожу.

Со времен восточноазиатского экономического «чуда» популярность обрело мнение о том, что именно конфуцианская культура сыграла свою роль, хотя бы частично, в экономических успехах региона. Подчеркивалось, что конфуцианцы ценят усердие, образование, расчетливость, сотрудничество и готовность к подчинению авторитетам. Казалось очевидным, что культура, которая поощряет накопление как человеческого (делая упор на образование), так и физического капитала (акцентируя бережливость), при этом стимулируя сотрудничество и дисциплину, должна идти на пользу экономическому развитию.

Однако до наступления восточноазиатского «экономического чуда» принято было обвинять конфуцианство в задержке развития региона — и справедливо, поскольку это учение действительно содержит множество аспектов, препятствующих экономическому развитию. Упомяну лишь наиболее важные из них. Конфуцианство не советует людям выбирать специальности инженеров и предпринимателей, необходимые для экономического роста. На вершине традиционной общественной системы конфуцианства стояли ученые и бюрократы. Из них состоял правящий класс, который включал, но на более низком уровне, и профессиональных солдат. Затем находились простолюдины: крестьяне, ремесленники и торговцы (именно в этом порядке, ниже последних были только рабы). Но между крестьянами и другими подчиненными классами были фундаментальные различия. По меньшей мере теоретически крестьяне могли попасть в правящий класс, если им удавалось успешно сдать экзамены на гражданскую службу (иногда действительно удавалось). Ремесленники и торговцы до экзаменов просто не допускались. Более того, экзамены на гражданскую службу заключались лишь в проверке схоластических знаний классики конфуцианской литературы. Таким образом, практических знаний правящий класс не получал. В XVIII веке конфуцианцы в Корее устроили резню конкурирующих партий, не сойдясь во мнениях, сколько времени король должен носить траур после смерти матери (год или три). Ученые и бюрократы должны были жить в «чистой бедности» (хотя на практике все часто выглядело иначе), так что они постоянно думали о деньгах. Если говорить о современных реалиях, то конфуцианская культура побуждает талантливых людей изучать право или экономику, чтобы они стали чиновниками, а не инженерами (ремесленниками) или бизнесменами (торговцами), хотя последние профессии гораздо больше дают для экономики. Конфуцианство также не приветствует творческий дух и предпринимательство. Оно обладает жесткой социальной иерархией и, как я уже говорил, не дает определенным слоям общества (ремесленникам, торговцам) подниматься выше. Эта строгая иерархия поддерживается на основании лояльности вышестоящим и подчинения авторитетам, что подпитывает конформизм и сдерживает творческий дух. Культурный стереотип о том, что жители Восточной Азии хорошо выполняют механическую работу, для которой не требуется особой смекалки, основан на этом аспекте конфуцианства.