Дунай. Река империй - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Шарый cтр.№ 55

Országház – выдающееся для своего времени по части всяческих параметров архитектурное творение: размеры 268 на 123 метра, полезная площадь в четыре футбольных поля, высота от фундамента до макушки главного купола 96 метров; частокол островерхих башенок, стены сложены из сорока миллионов кирпичей; в здании почти семь сотен помещений, три десятка лестниц, двадцать километров коридоров, десять внутренних дворов. На фасадах расставлены скульптуры королей и иных вождей общим числом 88, не забыты даже второстепенные исторические персонажи. Вдоль стрельчатых окон одной из галерей, в пандан наружным королям, выставлены часовыми депутатского долга скульптуры различных профессий: среди этих деревянных венгров есть и речник, и философ, и солдат, и инженер. Интерьеры Дома народа избыточно декорированы – на пафосный манер, с преобладанием пурпура и багрянца, со множеством мозаичных панно, художественных полотен, сложных цветных витражей, ярких геральдических щитов, древесины ценных пород, серебрянки и позолоты. Вряд ли всю совокупность собранных под этими почтенными сводами исторических символов, аллюзий, примеров и параллелей в принципе кому-то дано детально проанализировать, неспроста Имре Штейндль в юности увлекался масонскими практиками. “Не уверен, что когда-нибудь у нас будет достаточно демократии, чтобы заполнить все это пространство”, – пошутил, оценивая результат прибрежного строительства, один из его свидетелей. В социалистический период венгерской истории шпиль Дома народа, словно башню Московского Кремля, венчала пятиконечная звезда; не знаю, можно ли было разглядеть ее сияние со склонов будайского Замкового холма.

Главный парламентский вход (Львиные ворота: покорные каменные кошки стерегут ступени и двери) выводит на площадь Лайоша Кошута. Здесь в 1927 году установлен неизбежный монумент главному вождю венгерского освободительного движения, памятник непростой идеологической судьбы. Кошут, литую фигуру которого из-за общественной критики скульпторам и архитекторам не раз приходилось переделывать, с 1952 по 2014 год ленинским жестом указывал путь в будущее все тем же абстрактным представителям профессий и сословий: пастуху, студенту, мастеровому, матери с младенцем на руках, дворянского вида молодцу. “До социализма” иную, более спокойную по части жестикуляции статую Кошута окружали (и заново окружили теперь) восемь его белокаменных сподвижников с конкретными именами и фамилиями. Вовсе не все эти отцы венгерской государственности так уж однозначно поддерживали решения и поступки лидера революции, но воля потомков свела их на общем братском постаменте.

Проспект Андраши. Открытка 1896 года.

Я регулярно наведываюсь в Будапешт, помимо других причин, и для того, чтобы проверить, как новые политические времена не просто ставят свои памятники, но и корректируют концептуальное содержание старых. Прогулка в окрестностях Дома народа – поучительная экскурсия такого рода. Бронзовый победитель “империи зла” Рональд Рейган соседствует здесь с бронзовым коммунистом-реформатором Имре Надем, повешенным после восстания 1956 года коммунистами-догматиками; с мемориалом советским воинам-освободителям, сровнявшим Будапешт с Дунаем и землей; со спорным памятником жертвам нацистской оккупации, авторы которого попытались замять память о том, что Венгрия в годы Второй мировой войны не только подверглась нацистской агрессии, но была и союзницей гитлеровской Германии.

Что касается Кошута, то этот проповедник радикального мадьярского национализма, потерпев поражение от демонов австрийской империи, почти полвека провел в эмиграции, но так и не дождался крушения ненавистных ему Габсбургов. Пожалуй, именно пассионарный Кошут – главный и самый непримиримый мечтатель в венгерской истории. Среди придуманных им и не получивших шанса на осуществление госпроектов есть и Дунайская конфедерация в составе Венгрии, Трансильвании, Хорватии и Славонии, Объединенного княжества Валахии и Молдавии, Сербии и “остальных южнославянских государств”, естественно, под идеологическим попечительством венгров. Эта выдвинутая в начале 1860-х годов концепция выглядела утопией и не устроила ни венгров (поскольку их права растворялись в идее многонациональности), ни представителей других народов (зачем им, стремившимся к независимости, конфедеративность?). Дунай снова не попал на политические карты Европы.

Спокойствие на родине “венгерский Моисей” обрел только после смерти. Его хоронили за два года до мадьярского Тысячелетия с присущей времени будапештского расцвета надрывной помпой. Я навестил мавзолей Кошута на кладбище Керепеши. Возвышенный на десятиметровую высоту саркофаг с останками вождя охраняет пара оскалившихся каменных диких кошек. Те, что у ворот парламента, выглядят поспокойнее.

Старания строителей Будапешта высоко оценили их потомки. ЮНЕСКО внесла в свой Список Всемирного наследия комплекс Королевского дворца, проспект Андраши и набережные Дуная – целиком. Собственно, как раз гранитный футляр протяженностью в несколько километров, отделяющий дунайскую воду от будапештской тверди, и придает городскому пейзажу пленившие международных экспертов завершенность и целостность. Обе цепочки набережных, и западная, и восточная, открыты для интенсивного автомобильного движения, поэтому пешая прогулка вдоль Дуная приятна только отчасти. Однако на некоторых участках (по кварталам будайского Визивароша, Водного города, или по пештскому корсо к северу от моста Эржебет) она просто очаровательна.

Эпитет “очаровательна”, впрочем, подходит не всегда, потому что на берегах Дуная не только прогуливались, здесь и расстреливали. Боевики партии “Скрещенные стрелы” заставляли будапештских евреев (шведскому дипломату Раулю Валленбергу удалось спасти от истребления вовсе не всех) разуваться перед смертью. О холокосте напоминают шестьдесят пар черных металлических туфель и ботинок, в 2005 году выставленных кинорежиссером Каном Тогаем и скульптором Дьюлой Пауэром у бетонной кромки пештской набережной чуть ниже Дома народа. Эту стальную обувь невозможно сносить. Тогай, замечу, венгерский гражданин, рожденный в Будапеште от турецких родителей, а Пауэр – немец по отцу. Мимо скорбных туфель фланирует праздная толпа. На мемориал мало кто обращает внимание, это же не монумент советским воинам-освободителям и не памятник венгерской вечности, легко можно и не заметить.

К 25-летию освобождения Будапешта. Марка. 1970 год.