Дунай. Река империй - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Шарый cтр.№ 23

Песнь о Нибелунгах. Зигфрид и Кримхильда. Рисунок. 1914 год.

Тут уместны две цитаты, возвращающие нас к дискурсу об отношениях немецких рек. “Со времен “Песни о Нибелунгах” Дунай и Рейн не испытывали друг к другу приязни, – указывает Клаудио Магрис. – Рейн – это Зигфрид, германская душа и чистота, верность до гроба, героическая рыцарственность, неустрашимое движение навстречу судьбе. Дунай – это Паннония, владения Аттилы, восточный поток, в котором в конце эпической поэмы тонут германские добродетели. Символически Дунай часто предстает как то, что чуждо и враждебно германскому. Он – река, на берегах которой встречаются и смешиваются народы. Не таков Рейн, мифический страж чистоты германской расы”. Действие “Песни о Нибелунгах”, средневекового памятника литературы, возведенного в XIX столетии в статус национального германского эпоса, происходит и в верхней части австрийского отрезка русла Дуная, значит, неподалеку от шлёгенской излучины. В городке Тульн, выше Вены по течению, об этом напоминает фонтан Нибелунгов – эпическая композиция из десятка горделивых скульптур, снабженных копьями, бронзовыми плащами и водяными струями. А вот как охарактеризовал столетие назад две немецкие территории, два немецких характера, две модели немецкой государственности философ Петер Штахель: “Германия – страна педантичного, рационального порядка, систематичности военных, прагматизма; Австрия – многодетная мать, жизнерадостная страна музыки и барочного католицизма. Их воплощают два исторических антагонизма: одинокий солдат и философ на троне Фридрих II и австрийская мать семейства и отечества Мария Терезия”. Король Пруссии и императрица Австрии, современники, оба расширили пределы своих владений, оба укрепили престиж своих стран, оба были великими государями. Мария Терезия родила шестнадцать детей, двое из которых стали императорами. Фридрих не любил женщин, был неласков с женой и, по словам придворного острослова, “познавал наслаждение лишь в объятиях полковых барабанщиков”; после него царствовал племянник.

Виктор Тилгнер. Бюст Франца Иосифа. 1900 год.

Современные венские историки – сошлюсь на автора работы “История Австрии. Культура, общество, политика” Карла Воцелку – пусть и с долей иронии, но пишут о том, что после развала монархии Габсбургов граждане альпийской республики (вот оно, настоящее геополитическое превращение!) “порой ощущали себя несколько лучшими немцами”. Это внутригерманское высокомерие будто бы порождено тем, что австрийцы исповедуют католицизм, более утонченную и нарядную версию христианства; они достигли недостижимых для других немцев высот в культуре, прежде всего музыкальной; ну и вдобавок обладают более дружелюбным и уживчивым характером, чем баварцы или саксонцы. По моим наблюдениям, все эти стереотипы имеют под собой некоторое основание. Но тот же Воцелка смело шутит о том, что в коллективном сознании его соотечественников Людвиг ван Бетховен часто предстает австрийцем, а Адольф Гитлер немцем ^[16]; известно, что иногда можно приглушить ощущение национальной вины, присвоив чужие достоинства. Симметричный “прусский ответ” южным соседям отправляет нас, в частности, к нацистской кинопропаганде: в снятой по заказу Йозефа Геббельса и вышедшей в прокат весной 1942 года монументальной исторической драме “Великий король” о событиях Семилетней войны (1756–1763) австрийцы предстают главными врагами самого важного монарха немецкой истории Фридриха Великого – надменными, злыми, коварными; на экране они выглядят даже хуже русских.