Агонизирующая столица. Как Петербург противостоял семи страшнейшим эпидемиям холеры - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Шерих cтр.№ 27

28 июля власть уже подводила первые итоги в «Северной пчеле», призывая вместе с тем горожан не ослаблять бдительность: «Действие холерной эпидемии в столице и уездах С.-Петербургской губернии, по великой Божией милости, весьма заметно ослабевает, – число заболевающих день ото дня уменьшается, и самая болезнь, проявляясь припадками менее жестокими, не так скоротечна. При таком утешительном ходе этой эпидемии, хотя временные холерные больницы, бывшие в грустный период сильного ее действия переполненными, становятся уже излишними, и мало по малу закрываются, однако из сведений, получаемых от врачей, как при больницах состоящих, так и занимающихся практикою в частных домах, оказывается, что и теперь еще встречаются случаи, иногда весьма важные и опасные, как по припадкам, так и по скоротечности, вследствие или значительных погрешностей в отношении к диете, или совершенного и безотчетного пренебрежения средств к поправлению расстроенного уже здоровья, особенно пищеварительных органов, которые еще до сих пор у весьма многих страдать продолжают».

В связи со всем сказанным городская власть считала своим долгом «напомнить жителям столицы, что, судя по наблюдениям в больницах и по колебанию в численности каждодневно заболевающих, мы еще не совершенно освободились от влияния эпидемии, а по этой причине и не должны пренебрегать мерами… для предохранения себя от болезни, особенно же после продолжительного ограничения к отношении к пище и питью, и более заботливого защищения себя от влияния перемен воздуха, – не делать резкого поворота в образе жизни, но и при продолжающемся улучшении общего состояния здоровья соблюдать в изменении диеты постепенность, вообще же во всем умеренность и благоразумную осторожность».

В общем, благоразумная осторожность – девиз николаевского времени не только в вопросах послехолерной диеты.

Хорошо уже знакомый читателю Александр Васильевич Никитенко записывал 22 августа 1848 года: «Четыре месяца ничего не вносил в свой дневник, но за это время легко могло бы случиться, что и дни перестали бы для меня существовать. С первых чисел июня в Петербурге начала свирепствовать холера и до половины июля погубила до пятнадцати тысяч человек. Каждый в этот промежуток времени, так сказать, стоял лицом к лицу со смертью. Она никого не щадила, но особенно много жертв выхватила из среды простого народа. Малейшей неосторожности в пище, малейшей простуды достаточно было, чтобы человека не стало в четыре, в пять часов.

Ужас повсюду царствовал в течение целого лета. Умирающих на дачах около Лесного корпуса почти не было, но тем не менее все чувствовали себя в тяжелом, напряженном состоянии. Вести из города ежедневно приходили печальные, особенно с половины июня и до последних чисел июля».

Александр Михайлович Скабичевский по-своему подытоживал эту эпидемию: «Много после того пережил я холер, но ни одна не произвела на меня такого впечатления, как эта, – тою общественною паникою, какою она сопровождалась.

В самой природе было что-то грозное и зловещее. Лето было необычайно сухое и знойное. Горели леса и болота, наполняя воздух удушливым смрадом. Небо от этой гари было желто-серое, и солнце катилось в виде багрового шара, на который можно было свободно смотреть без боли в глазах.

К счастью, никто в семействе нашем, ни даже в доме не захворал холерою. Но живо помню тревожные лица и разговоры старших; помню вереницы похорон, каждое утро тянувшиеся по улице мимо нашего домика, помню тревоги по случаю заболевания и смертей в соседних домах. Помню, как я стоял с отцом в несметной толпе на Исаакиевской площади на каком-то публичном молебствии об отвращении народного бедствия, причем мне и теперь еще слышится тот глухой грохот, с каким вся многотысячная толпа опустилась на колени».

Сказано о молебне – конечно, и в этот год их было немало. А когда холера отступила, сразу в нескольких храмах столицы решено было устраивать ежегодный крестный ход в память об избавлении от этой болезни. С того момента каждое петербургское лето становилось временем крестных ходов:

19 июня из часовни Христа Спасителя (стояла на нынешней Думской улице) по галереям Гостиного двора с иконой Спасителя, украшенной золоченой ризой;

29 июня из Николо-Богоявленского Морского собора по его приходу;

4 июля от Казанского собора к церкви Спаса-на-Сенной с Казанской иконой Божией Матери;

17 июля из церкви Вознесения Господня к часовне св. Николая на Никольском рынке;

20 июля из церкви Божией Матери «Всех Скорбящих Радости» на Шлиссельбургском тракте по окрестностям храма;

в тот же день и церкви Преображения Господня при Императорском Фарфоровом заводе – вокруг завода;

22 июля из церкви великомученицы Екатерины (Екатерингофской) по окрестностям храма;

28 июля из церкви Благовещения Пресвятой Богородицы (на Большой Невке) по окрестностям храма;

1 августа из церкви св. Великомученицы Екатерины (на Васильевском острове) по 1-й линии Васильевского острова, по набережной Большой Невы на Малую Неву;

15 августа из церкви Успения Пресвятой Богородицы (на Волковском кладбище) вокруг Волковой деревни.

Впрочем, праздники праздниками – а в 1848-м холера не ушла из города с окончанием лета. Притихла, конечно, но в одном только сентябре унесла жизни сразу нескольких видных петербуржцев. 5 сентября умер вице-директор Императорской Военной академии генерал-лейтенант Карл Павлович Ренненкампф, 6 сентября в Кронштадте – известный мореплаватель вице-адмирал Александр Алексеевич Дурасов («вдруг захворал холерою и на вторые сутки скончался», как вспоминал его адъютант, а в будущем художник-маринист Алексей Петрович Боголюбов). 9 сентября ушел из жизни известный военный историк сенатор Александр Иванович Михайловский-Данилевский, генерал-лейтенант и действительный член петербургской Академии наук; известно, что во время холеры 1831 года он состоял попечителем Охтинской части города, а вот в следующую эпидемию сам не устоял перед болезнью.

А 23 сентября жертвой холеры стал председатель Государственного совета и Кабинета министров граф Василий Васильевич Левашов. От эпидемии он пытался укрыться в своем недавно купленном имении Осиновая Роща, однако усилия были тщетны. Уже больного Левашова перевезли в столицу, где перед смертью его посетили государь император и наследник цесаревич. Похоронен граф был в Александро-Невской лавре; желчный барон Модест Корф составил ему такую эпитафию в своих записках: «В публике он не пользовался ни особым доверием, ни большим уважением. Кто-то дивился, как он мог подпасть холере при своем постоянно умеренном образе жизни.

– Да, говорил один из остряков, – надо ему отдать справедливость: он всегда был умерен – и не только в образе жизни, но во всем: в уме, в способностях, в правилах…».

Холерный хвост и сентябрем не ограничился; он тянулся до самых последних дней 1848 года. Александр Васильевич Никитенко записывал 27 октября: «Холера продолжает подбирать жертвы, забытые ею во дни великой жатвы. Последнее время холерные случаи стали чаще встречаться в среде людей высшего и среднего класса. В домах соблюдаются те же предосторожности, что и летом. Плодов, копчений и солений не едят, квасу не пьют».