Россия: народ и империя - читать онлайн книгу. Автор: Джеффри Хоскинг cтр.№ 133

Между тем надежды и чаяния народа, находившие выражение через его собственные институты и поддерживаемые большевиками, оказались несовместимыми с ведением какой-либо войны или — по сути — с продолжавшимся существованием центральной власти в любой форме. Империя, на короткое время доставшаяся в наследство Временному правительству, распалась, погрузив Россию в пучину гражданской войны, из которой страна смогла выйти только с появлением новой, еще более суровой и жестокой имперской власти.

Положение солдат в 1917 году разительно отличалось от положения в 1905 году. Их стало намного больше, а три с половиной года войны помогли преодолению отчужденности от остального населения. Теперь солдаты стали частью народа как целого, частью, оказавшейся на фронте. В особенности это касалось войск, размещенных в городских гарнизонах: многие солдаты были новобранцами, проходящими подготовку и еще не вполне освоившимися в непривычной воинской жизни с ее дисциплиной.

Трудно оценить чувства крестьян к стране, воевать за которую они пошли в 1914 году. Приказ о мобилизации в общем был встречен без недовольства, но генерал Данилов, ведавший вопросами призыва, объяснял это скорее привычкой к послушанию, чем сознательным патриотизмом. «Русский народ оказался психологически к войне неподготовленным. Главная масса его, крестьянство, едва ли отдавало себе ясный отчет, зачем его зовут на войну. Цели войны были ему неясны».

Огромные расстояния, этническая разнородность и плохие средства сообщения не позволяли, на его взгляд, оценить единство своей родины. «Мы вятские, тульские, пермские, до нас немец не дойдет» — вот в чем выражалось их отношение к происходящему.

С другой стороны, генерал Головин считал, что антипатриотические настроения среди солдат широко распространились лишь позже, во время бурных событий 1917 года. На его взгляд, энтузиазм, с которым крестьяне откликнулись на мобилизацию в 1914 году, указывает на искренность и глубину их патриотизма, хотя и примитивного и неоформленного. «Формула „За веру, царя и отечество“ была для русских народных масс в 1914 году своего рода политическим обрядом».

Один современный этнограф, изучавший то время, пришел к выводу: хотя к 1914 году у крестьян и появилось национальное сознание, для подавляющего большинства «родина» оставалась синонимом той местности, с которой было связано что-то личное, и зачастую не простиралась дальше ближайшего городка.

Тем не менее, как мы уже видели, крестьянский патриотизм начал все менее связываться с Верой, Царем и Отечеством и с определенной — часто ограниченной — местностью и начал все больше фиксироваться на широком представлении о русской нации, ее этническом и религиозном разнообразии и общественных и государственных институтах. Скорее всего, война значительно ускорила эту эволюцию. Основную часть армии составляло более молодое поколение крестьян, зачастую грамотных: сражаясь бок о бок со своими товарищами из других частей империи, они привыкали к противопоставлению «России» и «Германии». Во время войны опыт сражений с врагом способствовал развитию национального чувства и окрашивал его окопным братством и презрением к надменным офицерам и вообще ко всем тем, кто ведет «легкую» жизнь в тылу и богатеет на крови и несчастьях людей. Что касается традиционной преданности царю, то на нее сильно повлияли как события 1905 года, так и распространявшиеся в военные годы слухи об ошибках и даже измене самых верхов власти. Во время мятежа 20-го Сибирского стрелкового полка в декабре 1916 года солдаты кричали офицерам: «Командиры все предатели… Царь окружил себя германцами и губит Россию!»

Развитие патриотизма объясняет, почему конец монархии не привел прямо к развалу армии. Наоборот, как показывают исследования Аллана Уайлдмана, образование солдатских комитетов весной 1917 года оказалось не симптомом слома власти, а скорее попыткой сторонников новых Советов взять под свой контроль немногочисленные мятежные подразделения, особенно из крупных гарнизонов в городах, и перестроить армию на базе обновленного патриотизма. Приказ № 1, изданный Петроградским Советом 1 марта, стал попыткой примирения воинской дисциплины с низовой демократией — он призывал солдат учреждать собственные выборные комитеты для управления всеми делами подразделения за исключением боевых действий, на время которых признавалась власть офицеров.

Это был всего лишь компромисс между мятежными войсками в Петрограде и властями, но этот компромисс тут же получил огромную популярность. Слухи о Приказе № 1 распространялись со скоростью лесного пожара, и как только солдаты узнавали о нем, то начинали настаивать на его незамедлительном применении. Во многих частях они расширяли предоставленные права и даже избирали офицеров, что вовсе не было предусмотрено. Но даже в таких подразделениях вскоре укоренялся новый порядок и устанавливался определенный режим. Например, в Измайловском полку избранный командир был наделен «всей полнотой власти», что подразумевало ответственность за боевую подготовку и распределение бытовых обязанностей. Регулярные собрания солдатских комитетов проявляли живой интерес к экономической жизни полка: в присутствии представителей комитета вскрывалась полковая касса и заслушивались отчеты о последних расходах. Таким образом, власть, предоставленную Приказом № 1, можно считать расширением власти традиционной солдатской артели.

Весной 1917 года патриотизм рядового солдата складывался из противоречивых чувств. Некоторые полковые комитеты приняли резолюции, обещавшие «разделаться с Вильгельмом» лучше, чем это делала прежняя «армия рабов». С другой стороны, многие солдаты не переставали лелеять надежду, что отречение царя и отказ от империалистической войны приведут к немедленному миру. Федор Степун, демократически настроенный офицер, в доверительном разговоре с солдатами называл их своими «боевыми товарищами», но те возразили: «Как же так, ваше благородие — вышла свобода. В Питере вышел приказ о замирении, потому нам чужого добра не нужно. Замирение — значит вертай домой: нас там жены и дети ждут». Для других падение царского режима означало удовлетворение требований земли, что было еще одной причиной желать мира: «К чему нам напоследок в Галиции пропадать, когда дома землю делить будут».

Один офицер Павловского полка в своем дневнике с горечью отмечал разобщенность русских, которая после уничтожения царского режима стала очевидной в отношениях между офицерами и солдатами. «Между нами и ими пропасть, которую нельзя перешагнуть. Как бы они ни относились лично к отдельным офицерам, мы остаемся в их глазах барами. Когда мы говорим о народе, мы разумеем нацию, когда они говорят о нем, то разумеют демократические низы. В их глазах произошла не политическая, а социальная революция, от которой мы, по их мнению, проиграли, а они выиграли… Общего языка нам не найти. Вот проклятое наследие старого порядка».

Военный министр, а затем глава правительства, Александр Керенский, пытался оживить боевой дух армии созданием «ударных батальонов», представлявших собой новую демократическую гвардию, и переходом в крупномасштабное наступление. Керенскому представлялась революционная нация, поднявшаяся с оружием в руках и вдохновленная падением старого режима; в его глазах общественность и народ были объединены в одно целое и не обременены взаимным отчуждением старого времени. Керенский совершал спонтанные поездки на линию фронта, посещал воинские части и вдохновлял солдат своими идеями, хотя трудно сказать, как долго жил энтузиазм после отъезда «звезды».