Тайны на крови. Триумф и трагедии Дома Романовых - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Хрусталев cтр.№ 93

Так, по определению одних, великий князь принял свободное решение, без всякого давления со стороны, а, по мнению других, то же называется “взять мертвой хваткой”.

Конечно, цель оправдывает средства. Великому князю дается заверение, что формы государственного строя будут определены на Учредительном Собрании, а полгода спустя, в порядке декрета, Россия провозглашается республикой. Так были забыты демократические принципы, о которых столь широко нам возвещали» [419].

Имеется еще одно малоизвестное свидетельство об этих событиях графини Л.Н. Воронцовой-Дашковой. Она вспоминала: «К сожалению, на другой день, 3-го марта, мы только к 5-ти часам дня могли приехать к князю Путятину. Меня поразила картина внутри особняка. Из передней я увидела, что в гостиной, сидя в креслах, спали штатские люди; кажется, председатель кабинета министров князь Львов и другие общественные деятели, проведшие ночь в переговорах с Михаилом Александровичем.

Его не было. Я прошла в столовую, где возле стола стояли Н.Н. Джонсон и А.С. Матвеев.

— Все решилось, графиня, великий князь отрекся — сказал мне Н.Н. Джонсон, один из самых преданных ему людей…

Н.Н. Джонсон рассказал, что в последние минуты перед отречением Михаил Александрович, все еще колебавшийся, спросил с глазу на глаз председателя Государственной Думы М.В. Родзянко: может ли он надеяться на петербургский гарнизон, поддержит ли он вступающего на престол императора? Родзянко ответил отрицательно и добавил, что если великий князь не отречется от престола, то, по его мнению, начнется немедленная резня офицеров петербургского гарнизона и всех членов Императорской фамилии.

После совещания с министрами Временного правительства великий князь удалился в соседнюю комнату и там, оставаясь один в течение 15 минут, принял решение отречься от престола.

Принять положительное решение Михаила Александровича уговаривали только два министра Временного правительства — П.Н. Милюков и А.И. Гучков, но голоса их были одиноки.

Для меня, казалось бы, уже вчера было ясно, что Михаил Александрович отречется от престола, и все-таки, когда я услыхала от Н.Н. Джонсона о совершившемся факте отречения, я была во власти страшных предчувствий.

В этот момент вошел Михаил Александрович. Бессонная ночь не прошла для него даром. Он казался восковым, только на губах играла прежняя улыбка.

— Стало быть, такая судьба, графиня, — тихо проговорил он.

— Но я уверена, что Учредительное собрание призовет вас, Ваше Высочество, — проговорила я, чтобы подбодрить присутствующих.

— Не думаю, — ответил Михаил Александрович, и, улыбнувшись, добавил: — После отреченья А.Ф. Керенский назвал меня благородным человеком и протянул мне руку не как великому князю, а как гражданину…

В этот же день Михаил Александрович, разбитый всем пережитым за эти три дня, уехал к себе в Гатчину, где его ждала жена Н.С. Брасова» [420].

Великий князь Михаил Александрович 3 марта 1917 г. написал письмо своей супруге в Гатчину:

«Дорогая Наташа,

Только два слова. Благодарю за письмо. Надеюсь выехать сегодня ночью или завтра утром. Страшно занят и крайне утомлен. Много интересного расскажу.

Нежно тебя целую.

Весь твой Миша .

Ольга П[утятина], Алеша [Матвеев] и Дж[онсон] шлют тебе сердечный привет и очень много о тебе думают.

Немного задержи мужа М[арии] до моего возвращения, — шлю ему привет. Обнимаю тебя и крещу много раз» [421].

В воспоминаниях управляющего делами Временного правительства В.Д. Набокова (1869–1922) раскрываются многие тайны этого исторического события. Владимир Дмитриевич являлся, как и П.Н. Милюков, одним из лидеров кадетской партии. Он был в курсе многих тонкостей политического пасьянса первых дней «великой и бескровной» революции: «Была чудная, солнечная, морозная погода. Не успел я прийти к ген. Манакину и поговорить с ним, как к нему позвонили из моего дома, и жена сказала мне, что меня просят немедленно, от имени кн. Львова, на Миллионную, 12, где находится — в квартире кн. Путятина — великий кн. Михаил Александрович. Я тотчас распростился с ген. Манакиным и поспешил по указанному адресу, разумеется, пешком, так как ни извозчиков, ни трамвая не было. Невский представлял необычайную картину: ни одного экипажа, ни одного автомобиля, отсутствие полиции и толпы народа, занимающие всю ширину улицы. Перед въездом в Аничков дворец жгли орлы, снятые с вывесок придворных поставщиков.

Я пришел на Миллионную, должно быть, уже в третьем часу. На лестнице дома № 12 стоял караул Преображенского полка. Ко мне вышел офицер, я себя назвал, он ушел за инструкциями и, тотчас же вернувшись, пригласил меня наверх.

Раздевшись в прихожей, я вошел сперва в большую гостиную (в ней, как я узнал, в это утро происходило то совещание Михаила Александровича с членами Временного правительства и вр. комитета Государственной Думы, которое закончилось решением великого князя отказаться от навязанного ему “наследства”). В следующей комнате, по-видимому, будуаре хозяйки, сидел кн. Львов и Шульгин. Князь Львов объяснил мне мотив моего приглашения. Он рассказал мне, что в самом Временном правительстве мнения по вопросу о том, принимать ли Михаилу Александровичу престол или нет, разделились. Милюков и Гучков были решительно и категорически за и делали из этого вопроса punctum saliens (камень преткновения), от которого должно было зависеть участие их в кабинете. Другие были, напротив, на стороне отрицательного решения. Великий князь выслушал всех и попросил дать ему подумать в одиночестве (я предполагаю, что он посоветовался со своим секретарем Матвеевым, которому он очень доверял, и что тот был сторонником отказа). Через некоторое время он вернулся в комнату, где происходило совещание, и заявил, что при настоящих условиях он далеко не уверен в том, что принятие им престола будет на благо родине, что оно может послужить не к объединению, а к разъединению, что он не хочет быть невольной причиной возможного кровопролития и потому не считает возможным принять престол и предоставляет решение (окончательное) вопроса Учредительному собранию.

Тут же кн. Львов прибавил, что в результате этого решения Милюков и Гучков выходят из состава Временного правительства. “Что Гучков уходит, это не беда: ведь оказывается (sic) [422], что его в армии терпеть не могут, солдаты его просто ненавидят. А вот Милюкова непременно надо уговорить остаться. Это уж дело ваше и ваших друзей помочь нам”. На мой вопрос: “Зачем меня просили прийти?” кн. Львов сказал, что нужно составить акт отречения Михаила Александровича. Проект такого акта набросан Некрасовым, но он не закончен и не вполне удачен, а так как все страшно устали и больше не в состоянии думать, не спав всю ночь, то меня просят заняться этой работой. Тут же он передал мне черновик Некрасова, сохранившийся до настоящего времени в моих бумагах, вместе с окончательно установленным текстом. …

Само собой разумеется, при данных обстоятельствах мне не приходилось заниматься размышлениями на тему о том, правильно ли или неправильно принятое решение. Одно для меня было ясно: необходимо было удержать Милюкова в составе Временного правительства во что бы то ни стало, а затем надо было в отношении того ближайшего дела, для которого меня призвали, найти вполне ясную, определительную и точную формулировку отречения великого князя. В первом отношении я обещал кн. Львову употребить все усилия и все влияние, которое я мог иметь на Милюкова, причем я имел в виду встретиться с ним вечером в Таврическом дворце. Что касается акта отречения, то я тотчас же остановился на мысли попросить содействия такого тонкого и осторожного специалиста по государственному праву, как бар. Б.Э. Нольде. С согласия кн. Львова я позвонил к нему, он оказался поблизости, в министерстве иностранных дел, и пришел через четверть часа. Нас поместили в комнате дочери кн. Путятина. К нам же присоединился В.В. Шульгин. Текст отречения и был составлен нами втроем, с сильным видоизменением некрасовского черновика. Чтобы покончить с внешней историей составления, скажу, что после окончания нашей работы составленный текст был мною переписан и через Матвеева представлен великому князю. Изменения, им предложенные (и принятые), заключались в том, что было сделано (первоначально отсутствовавшее) указание на Бога и в обращении к населению словом “прошу” было заменено проектированное слово “повелеваю”. Вследствие таких изменений мне пришлось еще раз переписать исторический документ. В это время было около шести часов вечера. Приехал М.В. Родзянко. Вошел и великий князь, который при нас подписал документ. Он держался несколько смущенно — как-то сконфуженно. Я не сомневаюсь, что ему было очень тяжело, но самообладание он сохранял полное, и я, признаться, не думал, чтоб он вполне отдавал себе отчет в важности и значении совершаемого акта. Перед тем как разойтись, он и М.В. Родзянко обнялись и поцеловались, причем Родзянко назвал его благороднейшим человеком.