Тайны на крови. Триумф и трагедии Дома Романовых - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Хрусталев cтр.№ 87

И помимо всего он не согласится сесть на штыки. Сейчас он видит в России только штыки…

Он переживал сильные колебания и волнение. Ходил из одной комнаты в другую. Убегал куда-то в глубь квартиры. Неожиданно возвращался. И опять говорил и ходил. Или просил говорить. Он осунулся за эти часы. Мысли его метались. Он спрашивал и забывал, что спросил.

— Боже мой, какая тяжесть — трон! Бедный брат! У них пойдет, пожалуй, лучше без меня… Как вам нравится князь Львов? Умница, не правда ли? А Керенский — у него характер. Что это он, всегда такой, или это революция его?.. Он, пожалуй, скрутит массу.

На несколько часов он замолчал. Можно было много раз подряд спрашивать — вопросы не доходили до него. И тогда к нему начало возвращаться внутреннее спокойствие. Он стал выглядеть как-то деловитее.

— Что вы решили? — спросил я его коротко до отречения.

— Ах! — провел он рукою по лбу с несвойственной ему открытостью. — Один я не решу. Я решу вместе с этими господами.

Он имел в виду представителей новой власти.

Очевидно, это и было успокоившее его решение» [404].

Имеется еще одно малоизвестное свидетельство об этих событиях графини Людмилы Николаевны Воронцовой-Дашковой. Она вспоминала: «В мыслях всех был один вопрос — что делать Михаилу Александровичу? Отказаться от престола и тогда вся власть перейдет к Государственной думе, или взять на себя бремя власти?

— Ко мне приходили члены Думы, но у них нет единодушия, — обращаясь к нам, сказал великий князь тоном человека, чувствующего всю тяжесть ответственности…

Михаил Александрович проговорил:

— Нет, я думаю, графиня, если я так поступлю, польется кровь и я ничего не удержу. Все говорят, если я не откажусь от трона, начнется резня и тогда все погибнет в анархии…

Я до сих пор уверена, что нерешительность Михаила Александровича выявилась только потому, что ни в ком из окружавших его он не видел железной решимости идти до конца. Одни молчанием подтверждали правильность его отрицательного решения, другие открыто это поддерживали. Думаю, что момент физического страдания (обострение болезни язвы желудка. — В.Х. ) играл тоже роль в принятии отрицательного решения. Боли по временам были настолько сильны, что Михаилу Александровичу было трудно говорить» [405].

Сам А.Ф. Керенский описывал эти события в своих мемуарах и многочисленных других работах, но всякий раз со значительными смысловыми разночтениями. Сопоставим по возможности эту информацию. В воспоминаниях «Россия на историческом повороте» он, в частности, указывал: «Когда Родзянко вернулся в Думу после своего телефонного разговора с Алексеевым, мы решили связаться с великим князем, который, возвратившись из Гатчины, остановился у княгини Путятиной в доме № 12 по Миллионной, и информировать его о событиях минувшей ночи. Было 6 утра, и никто не решился обеспокоить его в столь ранний час. Но в такой ответственный момент вряд ли стоило думать о соблюдении этикета, и я решил сам позвонить домой княгине. Должно быть, там все уже были на ногах, поскольку на мой звонок немедленно ответил личный секретарь и близкий друг великого князя, англичанин Джонсон. Я объяснил положение и спросил, не согласится ли великий князь принять нас утром между 11 и 12 часами. Утвердительный ответ последовал через несколько минут.

Во время обсуждения вопроса о том, какую позицию нам следует занять на встрече с великим князем, большинство высказалось за то, чтобы разговор от нашего имени вели Родзянко и князь Львов, а остальные бы присутствовали в качестве наблюдателей.

Однако, как я и предполагал, с возражением против этого выступил Милюков, сказавший, что он имеет право, как государственный деятель и как частное лицо, в этот жизненно важный момент истории России высказать великому князю свою собственную точку зрения. После краткой дискуссии по моей инициативе было решено предоставить Милюкову столько времени для изложения его взглядов великому князю, сколько он сочтет необходимым» [406].

А.Ф. Керенский позднее писал несколько иначе в своей широко известной за рубежом книге «Русская революция 1917», а теперь переизданной в России, следующее: «Почти до наступления дня мы продолжали обсуждать вопрос с Милюковым, пока еще не зная, насколько сам Михаил Александрович осведомлен о происходящем. В любом случае следовало предупредить его планы, каковы б они ни были, пока мы сами не найдем решение.

Великий князь находился на частной квартире своих друзей в доме 12 на Миллионной. Разузнали номер телефона, и совсем ранним утром я попросил меня соединить. Ответили сразу. Как я и предполагал, окружение великого князя, следившее за развитием событий, всю ночь не ложилось в постель.

— Кто у аппарата? — спросил я.

Это был адъютант Его Императорского Высочества.

Представившись, я попросил адъютанта предупредить великого князя, что Временное правительство предполагает через несколько часов прибыть для переговоров с ним и просит до этого не принимать никакого решения.

Адъютант обещал немедленно передать.

В тот же ранний час мы договорились, наконец, отправиться к великому князю, не дожидаясь возвращения Гучкова и Шульгина, несколько задержавшихся на обратном пути в Петроград. Было решено, что великий князь должен отречься и передать верховную власть Временному правительству, пока Учредительное собрание окончательно не определит форму правления. Милюков заявил, что немедленно выйдет из Временного правительства, если ему не позволят изложить великому князю мнение меньшинства. Мы согласились» [407].

Один из активнейших участников Февральской революции и Временного правительства Н.В. Некрасов (1879–1940) позднее после своего ареста в 1921 году показывал следователям ВЧК: «Как известно, одним из первых дел пред Временным правительством встал вопрос о признании или непризнании Михаила царем в силу отречения Николая. Кроме Милюкова и Гучкова, все члены Временного правительства высказались за отречение Михаила. Текст отречения был составлен мною и мною прочитан Михаилу на совещании его с Временным правительством утром 3 марта. Как известно, Михаил последовал совету большинства и отрекся, но с этого основного разногласия началась борьба, кончившаяся через два месяца уходом и Милюкова и Гучкова. Наши разногласия имели место, в сущности говоря, почти по всем основным вопросам, выдвинутым революцией, но в этот период особенно резко определились два — об отношении к Советам и о целях войны. Милюков настаивал на активном противодействии Советам, другая же группа, в том числе и я, находили необходимым во имя единства революции идти рука об руку с Советами, чтобы раздорами не воспользовалась реакция» [408].

Великий князь Михаил Александрович 3 марта 1917 г. сделал краткую запись в дневнике: «В 6 ч. утра мы были разбужены телеф[онным] звонком. Новый мин[истр] юстиции Керенский мне передал, что Совет мин[истров] в полном его составе приедет ко мне через час. На самом деле они приехали только в 9½ ч.» [409]. Далее в дневнике за этот день оставлено чистое место, возможно, для дальнейших записей, которые так и не были сделаны.