Тайны на крови. Триумф и трагедии Дома Романовых - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Хрусталев cтр.№ 68

Ситуация была тревожная. 28 февраля 1917 года после 9 часов вечера Государыня Александра Федоровна увидела из окна, что Александровский дворец окружают верные части, занимая боевую готовность, а по телефону сообщили, что вооруженные мятежники, грозя все разнести, приближаются к дворцу. Слышны выстрелы, кровопролитие казалось неизбежным. Александра Федоровна, быстро накинув белый платок, вместе с еще не заболевшей корью 17-летней дочерью Марией выходит к войскам, чтобы предотвратить столкновение. Своим приближенным она сказала: «Я иду к ним не как Государыня, а как простая сестра милосердия моих детей» [297]. До 12 часов ночи по морозу она с дочерью обходила солдат, ободряя их и умоляя сохранять спокойствие и вступить в переговоры с мятежниками. Мужество и благоразумие Государыни Александры Федоровны победили, враждующие стороны после переговоров разошлись без кровопролития.

Телеграммы, направляемые к супругу, возвращались ей с издевательскими пометками синим карандашом, что местопребывание «адресата» неизвестно. Глухая стена молчания убивала императрицу Александру Федоровну, чувствующую сердцем беду. Она предпринимала все новые и новые усилия разорвать этот круг неизвестности. 2 марта 1917 года она пишет письмо, полное тревог и отчаяния:

«Мой любимый, бесценный ангел, свет моей жизни.

Мое сердце разрывается от мысли, что ты в полном одиночестве переживаешь все эти муки и волнения, и мы ничего не знаем о тебе, а ты не знаешь ничего о нас. Теперь я посылаю к тебе Соловьева и Грамотина, даю каждому по письму и надеюсь, что, по крайней мере, хоть одно дойдет до тебя. Я хотела послать аэроплан, но все люди исчезли. Молодые люди расскажут тебе обо всем, так что мне нечего говорить тебе о положении дел. Все отвратительно, и события развиваются с колоссальной быстротой. Но я твердо верю — и ничто не поколеблет этой веры — все будет хорошо… Не зная, где ты, я действовала, наконец, через Ставку, ибо Родзянко притворялся, что не знает, почему тебя задержали. Ясно, что они хотят не допустить тебя увидаться со мной прежде, чем ты не подпишешь какую-нибудь бумагу, конституцию или еще какой-нибудь ужас в этом роде. А ты один, не имея за собой армии, пойманный, как мышь в западню, что ты можешь сделать? Это величайшая низость и подлость, неслыханная в истории, задерживать своего Государя. Теперь Протопопов не может попасть к тебе потому, что Луга захвачена революционерами. Они остановили, захватили и разоружили Бутырский полк и испортили линию. Может быть, ты покажешься войскам в Пскове и в других местах и соберешь их вокруг себя? Если тебя принудят к уступкам, то ты ни в каком случае не обязан их исполнять, потому что они были добыты недостойным способом.

Павел [Александрович], получивший от меня страшнейшую головомойку за то, что ничего не делал с Гвардией, старается теперь работать изо всех сил и собирается нас всех спасти благородным и безумным способом: он составил идиотский манифест (имеется в виду так называемый манифест великих князей. — В.Х. ) относительно конституции после войны и т. д. Борис [Владимирович] уехал в Ставку. Я видела его утром, а вечером того же дня он уехал, ссылаясь на спешный приказ из Ставки — чистейшая паника. Георгий [Михайлович] в Гатчине, не дает о себе вестей и не приезжает. Кирилл, Ксения, Миша не могут выбраться из города. Твое маленькое семейство достойно своего отца. Я постепенно рассказала о положении старшим… — раньше они были слишком больны — страшно сильная корь, такой ужасный кашель. Притворяться перед ними было очень мучительно. Беби я сказала лишь половину…

Вчера ночью от 1 до 2½ виделась с Ивановым, который теперь здесь сидит в своем поезде. Я думала, что он мог бы проехать к тебе через Дно, но сможет ли он прорваться? Он надеялся провести твой поезд за своим. Сожгли дом Фред[ерикса], семья его в конногвардейском] госпитале… Два течения — Дума и революционеры — две змеи, которые, как я надеюсь, отгрызут друг другу головы — это бы спасло положение. Я чувствую, что Бог что-нибудь сделает. Какое яркое солнце сегодня, только бы ты был здесь! Одно плохо, что даже Экип[аж] (Гвардейский экипаж великого князя Кирилла Владимировича. — В.Х. ) покинул нас сегодня вечером — они совершенно ничего не понимают, в них сидит какой-то микроб… Родзянко даже и не упоминает о тебе. Но когда узнают, что тебя не выпустили, войска придут в неистовство и восстанут против всех. Они думают, что Дума хочет быть с тобой и за тебя. Что ж, пускай они водворят порядок, что они на что-нибудь годятся, но они зажгли очень большой пожар и как его теперь затушить?.. Сердце сильно болит, но я не обращаю внимания — настроение мое совершенно бодрое и боевое. Только страшно больно за тебя… Это вершина несчастий! Какой ужас для союзников и радость врагам! Я не могу ничего советовать, только будь, дорогой, самим собой. Если придется покориться обстоятельствам, то Бог поможет освободиться от них. О, мой святой страдалец! Всегда с тобой неразлучно твоя…» [298].

Однако письмо так и не попало в руки Николая II вовремя, гонцы были перехвачены.

Императрица Александра Федоровна была права, упрекнув в пассивности великих князей. Результаты недавнего конфликта в Императорской фамилии дали свои результаты. Большинство было готово к монархическому перевороту, надеясь в глубине души от перестановки мест на государственной лестнице что-то выиграть. Но никто не ожидал революции с такими катастрофическими последствиями. На начальной стадии беспорядков достаточно было кому-то из великих князей возглавить твердой рукой верные еще полки, и события могли принять совершенно иной характер.

В стане восставших, особенно до 28 февраля, не было никакой уверенности в своей победе. Был момент, когда даже лидеры социалистических партий считали, что революционная волна пошла на спад. Знаменитый комиссар Временного правительства А.А. Бубликов (1875–1941) признавался:

«Ведь в Петербурге (так в воспоминаниях. — В.Х. ) была такая неразбериха. Петербургский гарнизон уже тогда был настолько деморализован, на “верхах” так мало было толку, порядка и действительно властной мысли, что достаточно было одной дисциплинированной дивизии с фронта, чтобы восстание в корне было подавлено. Больше того, его можно было усмирить даже простым перерывом железнодорожного сообщения с Петербургом: голод через три дня заставил бы Петербург сдаться. Мне это, сидя в Министерстве путей сообщения, было особенно ясно видно» [299].

Однако вместо поддержки царя или проявления нейтралитета великий князь Кирилл Владимирович (1876–1938) предпринял такие действия, которых от него никто не ожидал. Так, дворцовый комендант Императорского Двора генерал-майор В.Н. Воейков (1868–1947) писал с явно выраженным возмущением об этом в воспоминаниях:

«Великий князь Кирилл Владимирович, с царскими вензелями на погонах и красным бантом на плече, явился 1-го марта в 4 часа 15 мин. дня в Государственную думу, где отрапортовал председателю Думы — М.В. Родзянко: “Имею честь явиться Вашему Высокопревосходительству. Я нахожусь в вашем распоряжении, как и весь народ. Я желаю блага России”, причем заявил, что Гвардейский экипаж в полном распоряжении Государственной думы…» [300].

Это не помешало впоследствии Кириллу Владимировичу самому претендовать на Российский престол.