– Выезжать, конечно, будет сложно. Зато машины не видно. Они
ведь знают уже мою «волжаночку», – объяснил он.
Ничего примечательного ни во дворе, ни в подъезде они не
заметили. Подойдя к своей двери, Лена резким движением откинула коврик.
Под ним было темно-коричневое пятно, в котором поблескивали
мелкие осколки. Кончиком пальца, очень осторожно Лена прикоснулась к пятну. Оно
было подсохшим, но еще свежим – резкий запах йода не успел улетучиться.
– Может, не надо? – шепотом спросил Гоша. Но Лена уже
повернула ключ в замочной скважине.
– Подожди, я первый, – отстранил ее Гоша.
В руке у него был зажат пистолет. В квартире было темно и
тихо. Только в ванной капала вода из неисправного крана. Подождав несколько
секунд, Лена громко произнесла:
– Нет никого. Убери свою пушку.
– Ты что? – испуганно зашептал Гоша, продолжая сжимать
пистолет. – Откуда ты знаешь?
– По запаху чувствую. Как собака, – усмехнулась Лена и
зажгла свет в прихожей. Под ковриком она обнаружила точно такое же
темно-коричневое пятно, как и снаружи.
Сняв сапоги, она плотно задернула шторы на кухне и в обеих
комнатах. Потом везде включила свет и весело предложила:
– Может, чайку попьем?
– Какой чаек! Ты что! Поехали скорей отсюда. Они же могут
вернуться в любой момент.
– Подожди, сейчас поедем. Надо все осмотреть как следует.
Осмотр не дал ничего. Кинув в рюкзак кое-какие мелочи, которые
забыла прихратить, когда в спешке убегала из дома, отключив пустой холодильник,
Лена последним, почти прощальным взглядом оглядела обе свои комнаты. Вряд ли до
отлета в Нью-Йорк она решится заглянуть домой еще раз. Лучше уж оставшиеся дни
пожить у тетушки на Шмитовском.
И вдруг взгляд ее упал на письменный стол. На столе лежал
сложенный вчетверо листок бумаги – до этого она просто не обратила на него
внимания.
– Кажется, это привет из Лесногорска. – Лена осторожно взяла
листок, развернула и даже присвистнула от удивления.
Гоша заглянул ей через плечо и тоже присвистнул.
Это была переснятая на ксероксе иллюстрация из медицинского
учебника, вероятно, дореволюционная, судя по подписи со старой орфографией.
Гласила эта надпись следующее: «Продольный распил замороженного трупа
беременной. Срок 25 недель». Именно это и было изображено на старинной
фотографии.
– А нервишки-то сдают у мадам Зотовой, – задумчиво
произнесла Лена.
– Почему ты думаешь, что это именно она?
– А ты сам подумай. Явиться ко мне домой только для того,
чтобы оставить такое вот, с позволения сказать, послание, могла только натура
нервная и впечатлительная. Это – акт истерики, бессмысленный и рискованный. Ну
представь себе – человек берет старый учебник, переснимает такую вот веселую
картинку, потом заходит в чужую квартиру и кладет на письменный стол. Смысл?
– Ну, она хотела напугать тебя… – робко предположил Гоша.
– Надо быть идиоткой, чтобы вообразить, будто после всего
пережитого я испугаюсь какой-то картинки. Но Зотова – не идиотка. Просто у нее
чувства перевешивают здравый смысл. Ведь эту бумажку ничего не стоит назвать
угрозой с целью шантажа. Есть, кажется, такая статья? Причем угроза не просто
была брошена в почтовый ящик, а доставлена непосредственно в квартиру. В общем,
спасибо большое Амалии Петровне. Теперь мы имеем не только две кассеты, но еще
и красивую картинку. Завтра утром я позвоню Кротову. А сейчас поехали на
Шмитовский. Я устала сегодня. Хочу есть и спать.
– Знаешь, я тоже голодный как волк. Я одно кафе знаю, на
Пресне, недалеко от твоего Шмитовского. Маленькое, тихое, и кормят там вкусно.
Поехали, я угощаю. Мы с тобой сегодня заслужили хороший ужин.
…В квартире Зои Генриховны было темно и тихо. Лена знала,
что тетушка ложится спать рано. Только Пиня показался ей немного странным. Он
вяло лизнул ей руку, без всякой радости отправился гулять.
Во дворе пес поднял свою тонкую мордочку в белесое ночное
небо и жалобно завыл. Лена спустила его с поводка, но бегать он отказался.
«Он ведь тоже старик, – подумала Лена, – поэтому сейчас
сонный, вялый».
Субботу Лена собиралась полностью посвятить переводу
рассказа. До отлета надо было успеть подготовить его к публикации. Работа есть
работа, несмотря ни на какие погони и угрозы. Только вот Кротову надо
позвонить, договориться о встрече, отдать ему кассеты и картинку.
* * *
В кафе действительно было тихо и уютно. Лена удивилась: как
же, прекрасно зная на Пресне каждый закуток, каждый дворик, она никогда не
замечала прежде этого чистенького, приличного кафе?
Они просидели там почти до полуночи. Когда принесли счет,
Лена полезла в сумочку за деньгами.
– Ну мы же договорились! – возмутился Гоша.
– Ты будешь платить за своих девушек. А я пока твоя
начальница. – И она протянула деньги официанту.
* * *
Амалия Петровна чувствовала себя замечательно. Она достала
сырье, все получилось чисто и без накладок, если не считать неприятной реплики
этой самой Глушко: «Я подам на вас в суд».
Но ничего, можно пару раз зайти к ней в палату, поговорить
ласково и участливо, расположить к себе. Уж это Зотова умела!
Немного беспокоила еще одна мысль: зачем она пошла на эту
дурацкую детскую выходку с иллюстрацией из учебника Бумма? Ей просто надо было
излить свою ненависть к Полянской, когда она узнала о взрыве «скорой» и гибели
троих мальчиков.
«Из-за этой гадины у нас пошла полоса одних неудач. Надо ее
хоть как-то проучить, а то ей все сходит с рук!» – думала Зотова, заходя в
чужую квартиру и кладя на письменный стол свое послание.
Теперь, когда ненависть немного утихла, Зотова поняла, что
поступила глупо и рискованно. Но она не могла отказать себе в удовольствии –
представить лицо Полянской, когда та на своем письменном столе увидит
продольный распил трупа на картинке.
Немного пожурив себя за легкомыслие, Амалия Петровна вбила в
очищенную кожу лица легкий ночной крем, погасила свет и легла спать. Завтра она
устроит себе маленький праздник.
Завтра суббота.
* * *
В субботу в десять часов утра к воротам Лесногорской
больницы подъехал «жигуленок» Кротова. Рядом с Сергеем сидел Георгий Глушко.
Из будки у ворот лениво вышел охранник в камуфляже, с
автоматом и милицейской дубинкой.