Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Цветков cтр.№ 72

На сегодня мы не можем сказать больше того, что женитьба Святополка на польской княжне состоялась после 1000 г. и несколько ранее 1013 г. Не исключено также, что решение о свадьбе Святополка и Болеславны было принято во время визита в Киев Бруно Кверфуртского (1008), который мог выступить посредником на русско-польских переговорах.

Некоторое время спустя при дворе молодоженов созрел заговор. Мы знаем о нем только в самых общих чертах. Не вполне понятно, например, кто стоял во главе готовящегося мятежа. Титмар говорит, что Святополк действовал «по наущению Болеславову», хотя, как считает А.В. Назаренко, этим словам и не следует «придавать большого значения: хронист был яростным ненавистником польского князя и имел обыкновение во всем усматривать его козни» . Данное замечание, впрочем, имеет вес скорее в плане источниковедческо-филологическом, чем историческом, ведь независимо от субъективного отношения Титмара к Болеславу за последним в 10-х гг. XI в. укрепилась заслуженная репутация опытного интригана и неуемного сеятеля смут в сопредельных с Польшей государствах, и нет никаких оснований полагать, что в отношениях с Русской землей он придерживался более миролюбивой политики. Но с другой стороны, Титмар, безусловно, не прав, выставляя Святополка пассивным орудием в руках Болеслава, тогда как у Святополка были собственные веские причины противиться отцу, отстранившему его от престолонаследия, и он вряд ли нуждался в подстрекательствах извне, чтобы подогреть свое честолюбие. По-видимому, истинное участие Болеслава в заговоре выразилось в том, что, не будучи политическим наставником своего русского зятя, он тем не менее сразу приобрел значение ключевой фигуры всей интриги, успешный исход которой — чего не мог не понимать Святополк — находился в непосредственной зависимости от военно-политической помощи польского князя.

Совершенно не ясна роль в этом деле епископа Рейнберна. Наши историки издавна подозревают его в активном содействии замыслам Святополка и Болеслава, приписывая ему не больше не меньше как намерение поставить Русскую Церковь под власть папы. Рейнберн действительно был ревностным миссионером. В своей колобжегской епархии он сжигал славянские языческие святилища и в пылу борьбы против идольской скверны даже совершил очистительный обряд над Балтийским морем, которое, как он узнал, было посвящено местными жителями демонам. Результатом его бескомпромиссного служения Господу было всеобщее восстание паствы и изгнание Рейнберна с епископской кафедры. Конечно, это классический портрет религиозного фанатика. Однако заметим, что фанатизм Рейнберна был направлен против идолослужения. Был ли колобжегский епископ еще и ненавистником восточнохристианской Церкви? Похоже что нет, раз Владимир не воспрепятствовал его приезду на Русь ^[171]. Во всяком случае, у Титмара нет ни малейшего намека на то, что заговор Святополка имел религиозно-конфессиональный оттенок. По его словам, цель заговорщиков была чисто политическая: Святополк намеревался «тайно выступить» против Владимира. Характерно, что и в 1018 г., когда Болеслав держал в своих руках Киев, с польской стороны не было предпринято никаких шагов для насильственного окатоличивания Руси. В связи с этим, возможно, следует признать правоту Титмара, который расценил арест Рейнберна как «несправедливость». Если строго держаться свидетельства немецкого хрониста, то вся вина колобжегского епископа состояла, по-видимому, в том, что он вступился за своих духовных чад, ибо, по словам Титмара, Владимир вознегодовал на Рейнберна после какой-то беседы с ним.

Как бы то ни было, когда измена обнаружилась, Владимир велел схватить не только Святополка с безместным польским епископом, но также и дочь Болеслава, о чьей вине историку уже совсем нечего сказать, «и заключил каждого в отдельную темницу» (Титмар не поясняет, где находились эти тюрьмы — в Киеве или, быть может, в разных городах). Рейнберн, находившийся, вероятно, уже в преклонном возрасте, не выдержал тягот заточения и вскоре отдал Богу душу. По свойственной людям привычке предрешать суд Божий, Титмар отвел колобжегскому епископу «прибежище на небесах», где тот, вкушая мир, «смеется над угрозами беззаконника [Владимира], созерцая пламя возмездия, терзающее этого распутника…».

Владимир, должно быть, готовился наказать и Болеслава, но тот опередил его. Спешно закончив продолжительную (тянувшуюся с 1007 г.) войну с Германией компромиссным Мерзебургским миром ^[172], польский князь ринулся на восток. Титмар пишет, что в 1013 г. «подкрепленный нами», то есть вспомогательным германским войском, а также присоединившимся к нему отрядом печенегов, Болеслав «напал на Русь и разорил значительную часть этой страны». Однако затем между ляхами и степняками «случился раздор», и тогда Болеслав приказал своим воинам перебить печенегов. Это положило конец его военным успехам, но ярость Болеслава не утихла, и он «не переставал мстить, чем только мог». Тем не менее при жизни Владимира ему так и не удалось добиться освобождения заговорщиков.

Окончание войны с Болеславом доставило Русской земле не прочный мир, а лишь короткую передышку. Уже в следующем году неповиновение выказал другой старший сын Владимира Ярослав, сидевший в Новгороде. Повесть временных лет под 1014 г. сообщает: «Ярославу же сущю Новегороде, и уроком дающю Кыеву две тысячи гривен от года до года, а тысячу Новегороде гридем раздаваху. И тако даяху вси посадници новгородьстии, а Ярослав сего не даяше к Кыеву отцю своему».

^{Погребение князя Владимира Святославича в Десятинной церкви. Миниатюра Радзивилловской летописи}

Невыплаченный «урок» в две тысячи гривен Ярослав потратил на то, чтобы перекупить верность находившихся в Новгороде «гридей» (княжеского гарнизона) и нанять «за морем» новые отряды «варягов».