За несколько лет до гибели Георгий Седов написал брошюру «Право женщин на море». Ерминия Жданко делом подтвердила теоретические выкладки полярного первопроходца. Как бы ни сложилась ее судьба (а лично я благодарен своему собеседнику за счастливый финал в арктической эпохе), мы все изрядно задолжали героине этих строк. Задолжали улицы с ее именем в Москве, Петербурге, Полярном. Задолжали теплоход «Ерминия Жданко», именную стипендию в медицинских институтах, мемориальные доски, страницы в учебниках, почтовые марки, настольные медали… — все то, что называется увековечиванием памяти. Правда, в неприступных отрогах запретной Новой Земли есть мыс Ерминии и ледяной купол Брусилова. Но это скорее их заслуга, чем наша
БЕЛОЕ ПЯТНО НА КАРТЕ РОССИИ.
ВМЕСТО ПРОЛОГА
Минувшее десятилетие несколько устранило однобокость суждений о Колчаке: вышла добрая дюжина толковых, отнюдь не хулительных книг, сняты фильмы, художественные и документальные, написаны диссертации и пьесы. Спектакли об адмирале идут в Севастополе и Иркутске. На месте расстрела поставлен крест. В Кисловодском военном санатории «Благодать» открыт едва ли не первый в России музей Колчака, точнее, музейная комната, посвященная уроженке города Анне Васильевне Сафоновой-Тимиревой. Даже в Москве, в ограде храма на Соколе, можно прочитать имя адмирала Колчака на поминальной плите. Все это сделано стараниями энтузиастов, знатоков и ценителей отечественной истории. Официальные власти страшатся имени Колчака, то ли по преемственности от большевистских правителей, то ли от нежелания брать на себя еще одну заботу — увековечивать память «весьма спорного деятеля Гражданской войны», как оценили личность адмирала петербургские чиновники, когда инициативная группа горожан предложила отметить памятными досками дома, где жил и работал Александр Васильевич Колчак. В мемориальной прописке Колчаку отказали, как отказали и в реабилитации его по закону о жертвах политических репрессий. Его судебное дело отправили на правовую экспертизу в военный трибунал Забайкальского военного округа. По иронии истории делом Колчака занимался прокурор по фамилии Чапаев. Оттого ли, потому ли, но по всем статьям — лавина отказов: корабль назвать — отказ, восстановить на карте историческое название «остров Колчака» — отказ, повесить мемориальную доску на дом, где прошло детство, — отказ…
Однако среди самых выдающихся десяти полководцев России XX века россияне, утверждает далеко не самая лояльная к героям Белого движения газета «Новые известия», третьим после маршала Жукова назвали адмирала Колчака.
Лучшими памятниками адмиралу стали книги последнего времени, вышедшие, по счастью, без санкции Главлита. К их числу принадлежат биографическая повесть-хроника «Адмирал Колчак», написанная историком флота Константином Богдановым, «Огонь и пепел» (Неизвестный Колчак) Валерия Краснова, его двухтомник «Колчак. И жизнь, и смерть за Россию», монография Ивана Плотникова «Колчак», вышедшая в Ростове-на-Дону, книга алтайского исследователя Георгия Егорова «Последние дни Колчака», роман-эссе Юрия Власова «Огненный крест», роман Валерия Поволяева «Верховный Правитель», монография Валерия Синюкова «Александр Васильевич Колчак как исследователь Арктики», уникальное переиздание военных дневников отца и сына Василия Ивановича и Александра Васильевича Колчаков «Севастополь — Порт-Артур», предпринятое петербургским историком Александром Смирновым, замечательная документальная повесть Юрия Чайковского «Гранит во льдах» о русской полярной экспедиции, диссертационная работа авторитетного колчаковеда Сергея Дрокова… Все это составило многоплановую и яркую колчакиану, начатую эмигрантскими биографами адмирала Сергеем Мельгуновым, Михаилом Смирновым, Николаем Чириковым
На долю автора этой книги выпало немного открытий в судьбе Колчака, хотя и довелось немало походить по его стопам и в Санкт-Петербурге, и в Лондоне, и в Севастополе, и в Таллине (бывшем Ревеле), и в Хельсинки (Гельсингфорсе), и в Полярном (Александровске-на-Мурмане), и в Тикси, и во Владивостоке, и в Пирее; довелось зажечь свечу на месте гибели Колчака в Иркутске… Впрочем, за героем этой книги все равно не угнаться.
Вряд ли кто из россиян его времени поездил по миру, походил по морям столько, сколько он…
И то, что открылось мне в беседах с бывшими офицерами русского флота (а мне посчастливилось застать в ясной памяти и мичмана с «Цесаревича» Альфреда Бекмана, и последних гардемаринов Морского корпуса Александра Пышнова, Бориса Лобача-Жученко, Кербера…), в беседах с сыновьями тех, кто знал Колчака очень близко по службе и в жизни (контр-адмиралов Георгия Старка и Михаила Черкасского, капитанов 1-го ранга Алексея Щастного и Сергея Власьева), с дочерью капитана 1-го ранга Петра Новопашенного и внуком контр-адмирала Бориса Вилькицкого, с племянницами вице-адмирала Адриана Непенина и племянниками Федора Матисена и Анны Тимиревой; и то, что отозвалось в душе при чтении архивных документов, в тишине арктических снегов и на палубах ледоколов, — все в этой книге.
Ленинград. Май 1990 года
На Исаакиевской площади я сел в допотопный трамвайный вагончик с прямыми окнами в деревянных рамах. Этот экскурсионный трамвайчик, трамвай-воспоминание, повлек меня по старому Питеру, погромыхивая старинным железом… Девушка-гид перечисляла и экскурсионные маршруты: Петербург Пушкина, Петербург Блока, Петроград Ленина, Ленинград Кирова… Можно было пройтись по адресам Гоголя и Шаляпина, Андрея Белого и Скрябина, Ахматовой и Гумилева. Но был — был и есть! — я знал это доподлинно, Петербург Колчака. Город молча помнил этого человека, сделавшего свой самый первый вдох под его неприветливым небом.
Быть может, и поручни этого трамвайчика помнили пальцы Колчака — гимназиста, гардемарина, офицера… Я ехал к тому дому, где прошло его детство: Поварской переулок, 6. Разумеется, его не было ни в каких путеводителях, как не было в них и второго весьма важного в его жизни адреса — Большая Зеленина, 3… Я постоял перед обшарпанным, как и повсюду в округе, трехэтажным фасадом. Мысленно примерил на стену мраморную доску с золочеными буквами; «В этом доме прошли детские и юношеские годы выдающегося полярного исследователя, флотоводца и государственного деятеля России Александра Васильевича Колчака».
Потом я поднялся по запущенной за семь десятилетий без дворницкого догляда лестнице и позвонил в его бывшую квартиру. Три бойкие старушки — соседки по коммуналке — провели нежданного гостя на кухню, выслушали мое сообщение о прежних хозяевах квартиры и были изумлены и приятно польщены своей причастностью к имени этого известного всем человека.
Я тоже был удивлен: старушки, жизнь которых пришлась явно лишь на советские годы и которые ничего, кроме хулы о Колчаке не слышали, гордились тем, что жили в этом доме…
Два документа лежат на моем столе, знаменуя начало и конец жизни героя этих строк. Первый — выписка из метрической книги Троицкой церкви села Александровского Петербургского уезда; «У штабс-капитана морской артиллерии Василия Ивановича Колчака и законной жены его Ольги Ильиной, обоих православных и первобрачных, родился сын Александр, четвертого ноября, крещен пятнадцатого декабря 1874 года».