Эти на удивление не утратившие злободневности мысли хочется подкрепить выводом современного публициста: «Кто виноват? Брежнев? Сейчас легко так сказать. Виновата партийная дворня, небескорыстно раздувавшая пустой резиновый сосуд? Больше, чем он. Да потому, что ведала, что творила. Но главный виновник, которого надо привлечь к суду истории, — брежневский режим, который законсервировал бедность и развратил сознание огромной массы людей».
Если в Сталина многие верили и почитали его искренне, то Брежнев, омундиренный аппаратчик, отнюдь не представлял собой кумира даже для самой далёкой от политики части народа. Слова Саблина о бедах страны, о её корыстных и бездушных вождях, возможно, были самыми первыми словами правды, сказанными матросам официально, они обладали для них бесспорной очевидностью, особенно убеждать их, агитировать не пришлось. Искры упали на сухую траву. «Сторожевой» развёл пары…
Главный камень преткновения для тех, кто не приемлет саблинского вызова, в том, что он нарушил военную присягу. Нарушил её, ибо арестовал командира, взял командование кораблём и перестал подчиняться приказам вышестоящих начальников. Да, всё это так. И тут есть о чём подумать. Но вот что удивительно. Газета «Красная Звезда», та, что не раз бичевала Саблина посмертно, воздавая дань декабристам, воспевая их мятеж на Сенатской площади, утверждает устами своего публициста:
«Русские офицеры… честь свою ценили выше, чем присягу» (26 декабря 1990 года).
Значит, получается так, что русским офицерам можно было ценить свою честь выше, чем присягу, а советским — нельзя. Я вообще против искусственного разделения русской дореволюционной армии и современной. Но это особый разговор. Здесь же хочу напомнить, что и ныне лучшие офицеры честь свою ставят превыше всего. И капитан 3-го ранга Саблин — из их числа.
Из конспектов Саблина:
«Человек может и часто должен жертвовать своей жизнью, но не личностью. Жертва есть условие реализации личности». Ник. Бердяев.
«Большинство людей умирает, достигнув 20–30-летнего возраста. Перешагнув этот рубеж, они превращаются в собственную тень». Ромен Роллан.
Поступок Саблина кажется нам случайным броском героя-одиночки лишь на фоне нашего общего неведения о том, что все семьдесят лет партийной диктатуры борьба против неё не прекращалась. Ещё не написана история этой борьбы. И как бы историки-наёмники ни трактовали эту борьбу, ни наклеивали на неё пёстрые ярлыки правых (левых) мятежей, она тем не менее шла до самых последних дней, и дело Саблина — это закономерный, неслучайный эпизод в череде.
Да, он не отбросил коммунистическую фразеологию, но не потому, что фанатично верил в лучезарное завтра по Марксу—Энгельсу—Ленину, а потому, что надеялся, что матросы, офицеры, все советские люди пойдут за ним скорее и вернее, если ему не придётся ломать привычный им стереотип мышления, если он не даст повода сразу же заклеймить себя тавром антикоммуниста, которое повлечёт за собой весь набор идеологических ярлыков: антисоветчик, пособник империализма, вплоть до агента спецслужб.
С позиций истинного коммуниста, борца за неискажённое Учение он был менее уязвим со стороны идеологической инквизиции.
Так я думаю о Саблине теперь, прочтя его дневники, конспекты, письма, выслушав рассказы о нём его друзей и близких. Впрочем, вполне допускаю, что он мог искренне верить в справедливость марксизма-ленинизма, незамутнённого кровавой практикой ВКП(б) — КПСС. В любом случае для него важнее всего было публично уличить партийных бонз в чудовищном расхождении их слов с их делами.
Сомнение в коммунистической убеждённости Саблина высказал и генерал Борискин: «Скажу, что Саблин свои преступные действия только прикрывал коммунистическим призывом, а на самом деле готовил себя в военные диктаторы вроде генерала Корнилова или адмирала Колчака».
Оставим Колчака и Корнилова на совести генерала. Однако возьмём в толк, что Саблин, как и все мы, воспитывался на беспрестанном воспевании революционного насилия. Вспомним фильм «Броненосец „Потёмкин“»: матросы, разъярённые недоброкачественным борщом, выбрасывают офицеров за борт и в конце концов уводят боевой корабль в чужую страну. Все они — беззаветные герои. Откроем любую книгу по истории русского флота. Бунт на крейсере «Память Азова»: матросы, недовольные всё тем же борщом, берут на штыки командира корабля, убивают кувалдой инженера-механика, стреляют в только что назначенных на корабль девятнадцатилетних, ни в чём не повинных мичманов и, конечно же, зачисляются нашими историками в герои. Матросы «Авроры» убивают своего командира — их портреты на музейных стендах. Примерам несть числа. И потому удивление — «Как подобная мысль могла прийти в голову советскому офицеру?!» — лицемерно.
Выступление Саблина похоже на акт политического терроризма. Но это чисто внешнее сходство. Ибо Саблин полагался в своём выборе не на силу корабельного оружия, а на силу факта самого выступления. Человек попытался дать сигнал аварийной тревоги на всю страну, замкнув провода своим телом, своей жизнью. Сигнал, запоздавший на полтора десятилетия. И те, кому был выгоден «сон разума» миллионов, его расстреляли. И сделали это так тихо, что звук выстрела не разбудил нас, благостно спавших…
Кое-кто из осторожных комментаторов усмотрел в выступлении Саблина чуть ли не попытку военного переворота. Да полноте!
Был в старом русском флоте обычай: команда, горячо не согласная с чем-либо, становилась во фронт и не расходилась до тех пор, пока не придёт командир и не выслушает её обиды. Это называлось «заявить претензию». Нечто подобное намеревался сделать и Саблин: «стать во фронт» и на виду города Ленина «заявить претензию» на чудовищную неправду нашей жизни, на искажение ленинских идей, на самоуправство брежневской элиты…
Давайте подумаем сначала, против чего выступил Саблин и во имя чего, а уж потом назовём, параграфы каких законов он при этом преступил. Однако в самом главном — военную присягу он не нарушил: «Я клянусь… до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Советской Родине…»
Из прощального письма Саблина к сыну:
«Дорогой сынок, Миша! Я временно расстаюсь с вами, чтобы свой долг перед Родиной выполнить. Не скучай и помогай маме. Береги её и не давай в обиду.
В чём мой долг перед Родиной?
Я боюсь, что сейчас ты не поймёшь глубоко, но подрастёшь, и всё станет ясно. А сейчас я тебе советую прочитать рассказ Горького о Данко. Вот и я так решил — рвануть себе грудь и достать сердце…»
Говорят, трижды убийца тот, кто убивает мысль. Сколь же кратным убийцей был тот, кто убивал своей алчностью, аморальностью идеалы социального переустройства, веру людей в своё будущее, кто ввергал их в ледяной ад бездуховности?! На одну минуту представим себе, что выступление «Сторожевого» и в самом деле послужило толчком падения Брежнева. Сколько бы дали стране, народу годы «безбрежного» десятилетия?! Быть может, не разрослись бы так метастазы адиловщины, чурбановщины — всего того, чему ужасаемся мы ныне?