Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век 1914 - 1991 - читать онлайн книгу. Автор: Эрик Дж. Хобсбаум cтр.№ 191

В 19Ю году общее количество немецких и британских физиков и химиков составляло около восьми тысяч. К концу 198о-х годов во всем мире число уче-55 О Времена упадка

ных и инженеров, занятых в различного рода исследовательских проектах, достигло пяти миллионов. Около миллиона ученых проживало в США, ведущей научной державе, и несколько больше—в Европе *. При этом даже в развитых странах относительное число ученых оставалось незначительным. А вот абсолютное число выросло весьма существенно — с 1970 года оно увеличилось (даже в развитых странах) примерно в два раза. К концу igSo-x годов ученые образовали своего рода «вершину айсберга» научно-технических кадров, порожденных невиданной революцией в образовании второй половины двадцатого века (см. главу ю). Ученые составляли около 2% всего населения земного шара и примерно 5% населения США (UNESCO, 1991, Table 5.1). «Пропуском» в академический мир являлась защита кандидатской диссертации, ставшей критерием принадлежности к научной среде. В 1980-6 годы в развитых странах Запада в год в среднем защищалось 130—140 таких диссертаций на миллион жителей (Observatoire, 199*) · Даже наименее социально ориентированные развитые страны выделяли на научные исследования астрономические суммы (в основном из общественных фондов). Ведь до начала 198о-х годов только США имели возможность в одиночку проводить дорогостоящие фундаментальные исследования. Появились и некоторые новшества. В частности, хотя 90 % научных работ (число которых удваивалось каждые два года) публиковались на четырех основных языках—английском, русском, немецком и французском,—европейская наука в двадцатом веке пришла в упадок. В «эпоху катастроф», и особенно в период краткого триумфа фашизма, центр тяжести научных исследований переместился в США, где он пребывает и поныне. Если с 1900 по 1933 ^Г°Д американским ученым было присуждено только семь Нобелевских премий за открытия в области естественных наук, то с 1933 по 1970 — уже семьдесят семь. Некоторые страны, изначально являвшиеся поселениями европейских колонистов,—например, Канала Австралия и еще недостаточно

оцененная Аргентина **—также стали центрами независимых научных исследований. Ряд других стран (например, Новая Зеландия и ЮАР) по территориальным или политическим соображениям приглашали исследователей из-за рубежа. Количество ученых значительно выросло и за пределами Европы — в частности, в странах Восточной Азии и в Индии. До 1945 года только одному ученому из стран Азии была присуждена Нобелевская премия за открытия в области естественных наук (Ч. Раман—премия по физике, 1930 год). После 1946 года премии получили уже более десяти ученых из Японии, Китая, Индии и Пакистана. Но и этот небывалый рост числа премий не дает полной картины

* Еще больше ученых (около 1,5 миллиона) насчитывал бывший СССР. Впрочем, возможно, советских ученых нельзя приравнивать к ученым других стран.

** Три Нобелевские премии за открытия в области естественных наук с 1947 года.

Маги и ихученики

развития науки в странах Азии. Таким же образом количество Нобелевских премий, присужденных американским ученым до 1933 года, лишь косвенно свидетельствовало об успехах науки в США. Но наряду с этим в конце двадцатого века абсолютное и особенно относительное число ученых ряда стран оставалось достаточно низким. Речь идет прежде всего о странах Африки и Латинской Америки.

Необходимо также отметить, что не менее трети лауреатов Нобелевской премии из стран Азии проживали в США (двадцать семь американских лауреатов Нобелевской премии — иммигранты в первом поколении) . Тем временем мир становился все более глобальным. Ученые теперь говорили на одном языке и использовали единую методологию. В результате научные исследования парадоксальным образом сконцентрировались в нескольких центрах, обладающих необходимыми финансовыми возможностями. Эти центры в основном находились в высокоразвитых и богатых странах — прежде всего в СШ^. В «эпоху катастроф» талантливые ученые покидали Европу по политическим соображениям. После 1945 года ученые иммигрировали из бедных стран в богатые уже по экономическим причинам * . Все это вполне естественно, поскольку с начала 1970-х годов доля расходов развитых капиталистических стран на науку составляла три четверти общемировых расходов в этой области. Для сравнения: бедные («развивающиеся») страны тратили на науку не более 2— з°/° (UN World Social Situation, 1989, p. 103).

Но и в развитых странах научные центры располагались достаточно компактно. Это произошло отчасти из-за концентрации ресурсов и исследователей (повышавшей эффективность научной деятельности), а отчасти из-за возникновения иерархии или, скорее, олигархии научных учреждений. Олигархия появилась благодаря небывалому распространению высшего образования в двадцатом веке. В 1950-е и 1960-6 годы половина кандидатских диссертаций з СШ^ защищались в пятидесяти наиболее престижных университетах. В эти университеты постепенно приезжали работать самые талантливые молодые ученые. В мире демократии и популизма ученые являлись элитой, сконцентрированной в нескольких научных центрах, получавших необходимое финансирование. Ученые как вид тяготели к образованию групп, поскольку общение — потребность обсуждать свою работу — было важнейшей составляющей их деятельности. Со временем научная деятельность становилась все более непонятной для неученых. Неученые в свою очередь отчаянно пытались разобраться в проблемах современной науки. Для этого существовало огромное число научно-популярных работ (которые иногда писали да* Временная «утечка мозгов» из США наблюдалась разве что во времена маккартизма. Стоит отметить значительные точечные «утечки» но политическим соображениям из стран советской сферы влияния (Венгрия 1956-го, Польша и Чехословакия 1968го, Китай и СССР в конце igSo-x), ке ненрекращающуюся эмиграцию учен^1х из Восточной в Западную Германию. а также

Времена упадка

же крупные ученые). Интересно, что с ростом специализации уже сами исследователи требовали от научных статей не только изложения результатов, но и подробного их объяснения.

Значение научных открытий для всех сфер человеческой деятельности в двадцатом веке очень велико. Но фундаментальная наука, т. е. знание, не выводимое из непосредственного опыта и не подлежащее использованию и пониманию без долгих лет обучения (завершающегося эзотерической аспирантурой), до конца девятнадцатого века не имела широкого практического применения. При этом уже в семнадцатом веке физика и математика руководили инженерной мыслью. К середине Викторианской эпохи работа промышленности и средств связи опиралась на открытия в области химии и электричества конца восемнадцатого и начала девятнадцатого века. Научные исследования считались необходимым условием развития новых технологий. В девятнадцатом веке новые технологии, основанные на научных достижениях своего времени,

получили достаточно широкое распространение- Но практики того времени не очень хорошо представляли себе, как использовать передовые научные теории. Разве что, когда представлялся случай, они превращали теории в идеологию. Так было с законами Ньютона в восемнадцатом веке и с теорией Дарвина — в девятнадцатом. При этом во многих сферах своей деятельности человек все еще руководствовался только опытом, экспериментом, навыками, просвещенным здравым смыслом и, в лучшем случае, результатами систематического распространения знаний о передовых на-тот момент научных методах и технологиях. Так обстояли дела в сельском хозяйстве, строительстве и медицине, а также во многих других областях человеческой деятельности, обеспечивавших необходимые повседневные нужды или потребность в роскоши.