Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век 1914 - 1991 - читать онлайн книгу. Автор: Эрик Дж. Хобсбаум cтр.№ 121

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век 1914 - 1991 | Автор книги - Эрик Дж. Хобсбаум

Cтраница 121
читать онлайн книги бесплатно

* Образ действий (лот.).

Культурная революция 351

шую масс, влияние которой особенно ощущалось среди молодежи. Так возникла международная молодежная культура.

Могло ли это произойти в более ранний период? Почти наверняка нет. Круг приверженцев этой культуры был бы гораздо меньше в относительном и абсолютном отношении, если бы удлинение дневного обучения, и особенно появление многочисленных групп юношей и девушек одной возрастной группы, живущих вместе в университетах, резко не увеличило их число. Кроме того, подростки, вступившие на рынок рабочей силы после окончания школы (между 14 и i6 годами в развитых странах), имели гораздо больше возможностей самостоятельно расходовать деньги, чем их предшественники, благодаря подъему производства и отсутствию безработицы в «золотую эпоху» и вследствие улучшения благосостояния их родителей, которые в меньшей степени нуждались во вкладе своих детей в семейный бюджет. Именно появление этого молодежного рынка в середине 1950-х годов привело к прорыву в индустрии поп-музыки, а в Европе—к появлению и массовой индустрии моды. Начавшийся в это время британский «бум тинейджеров» был основан на том, что в городе с увеличением числа офисов и магазинов в их штате появилось много относительно хорошо оплачиваемых девушек, имевших более высокую покупательную способность, чем юноши, поскольку они меньше были предрасположены к традиционно мужским тратам на пиво и сигареты. Этот бум «сначала проявился в отраслях, где покупки производили исключительно девушки, таких как производство блузок, юбок, косметики и пластинок поп-музыки» (Allen, 1968, р. 62—6з), не говоря уже о концертах поп-музыки, самыми главными и шумными посетителями которых они являлись. Покупательную способность молодежи можно измерить продажами грампластинок в США, которые выросли с 277 миллионов долларов в 1955 году, когда рок только появился, до боо миллионов в 1959 году и двух миллиардов в 1973 году (HobsbawTii, 1993. Р- ххи”). Каждый член возрастной группы от пяти до восемнадцати лес в США тратил по крайней мере в пять раз больше денег на грампластинки в 1970 году, чем в 1955- Чем богаче была страна, тем обширнее был бизнес грампластинок: юноши в СШ^, Швеции, Западной Германии, Нидерландах и Великобритании тратили в семь-десять раз больше средств, чем их сверстники в более бедных, но быстро развивающихся странах, таких как Италия и Испания.

Возможности свободного рынка упрощали для молодежи нахождение материальных и культурных символов своей самобытности. Однако еще более резкими границы этой самобытности делала огромная историческая пропасть, разделявшая поколения тех, кто родился, скажем, до 1925 года, от тех, кто был рожден после 1950 года,— пропасть гораздо более глубокая, чем та, которая всегда разделяла поколения родителей и детей. Большинство родителей тинейджеров остро ощутили эту пропасть начиная с 19бо-х годов. Моло-

352

«Золотая эпоха»

дежь жила в обществе, отрезанном от своего прошлого, как это произошло в результате революции в Китае, Югославии и Египте, в результате завоевания и оккупации, как в Германии и Японии, или благодаря освобождению от колониальной зависимости. Она не была отягощена воспоминаниями о прежней эпохе. Кроме опыта великой общенациональной войны, которая на какое-то время сплотила старых и молодых как в России, так и в Великобритании, у них не было возможности понять то, что пережили их родители, даже если те хотели рассказывать о прошлом, что неохотно делало большинство родителей в Германии, Франции и Японии. Как мог молодой индус, для которого Индийский национальный конгресс являлся лишь правительством, политическим механизмом, понять тех, для кого он был олицетворением борьбы за национальную независимость? Как замечательные молодые индийские экономисты, гордо прохаживавшиеся по коридорам университетов всего мира, могли понять своих собственных учителей, для которых пиком честолюбивых замыслов в колониальный период было обретение тех прав, которыми обладали их коллеги в метрополии?

Во время «золотой эпохи» эта пропасть все расширялась, по крайней мере так происходило до начала igyo-x годов. Как могли мальчики и девочки, выросшие в эпоху полной занятости, поталь опыт 1930-х годов или, наоборот, как могло старшее поколение понять молодых, для которых работа была не тихой гаванью после штормового моря (особенно та, которая была подкреплена правом на пенсию), а чем-то, что можно получить в любое время и бросить, когда заблагорассудится, если вдруг захотелось поехать на несколько месяцев в Непал? Этот конфликг поколений не ограничивался промышлен-но развитыми странами, поскольку резкое сокращение крестьянства создало сходный разрыв между «сельским» и «бывшим сельским» поколениями, поколением ручного труда и поколением, где труд автоматизирован. Профессора французской истории, воспитанные в той Франции, где почти каждый ребенок приехал с фермы или проводил там каникулы, в 1970-6 годы обнаружили, что должны объяснять студентам, чем занимаются доярки и как выглядит двор фермы с навозной кучей посередине. К тому же эта пропасть между поколениями прослеживалась даже среди тех жителей земного шара (составлявших большинство), кого великие политические события этого века обошли стороной, или же тех, кто задумывался о них лишь в той мере, в какой они повлияли на его собственную жизнь.

Однако вне зависимости от того, миновали или нет их эти события, в большинстве своем жители земного шара теперь стали моложе, чем когда-либо раньше. В большей части стран третьего мира, где демографический сдвиг от высокой рождаемости к низкой еще не произошел, примерно от двух пятых до половины всего населения во второй половине двадцатого века были моложе четырнадцати лет. Как бы ни были сильны связи в семье, как ни крепка Культурная революция 353

паутина традиций, не могло не существовать широкой пропасти между пониманием жизни, опытом и надеждами молодежи и старших поколений. Политические изгнанники из Южпой Африки, вернувшиеся в свою страну в начале 1990-х, понимали совсем по-другому, что означает воевать за идеалы Африканского национального конгресса, чем их юные товарищи, выступавшие под теми же знаменами в пригородах с чернокожим населением. Наоборот, могло ли большинство жителей Соуэто, родившихся уже после того, как Нельсон Мандела был посажен в тюрьму, смотреть на него иначе, чем как на символ и икону? В этих странах пропасть между поколениями во многом была даже больше, чем на Западе, где старых и молодых связывали воедино незыблемость государственных институтов и политическая преемственность.

III

Молодежная культура стала ферментом культурной революции в более широком смысле этого слова—а именно революции в привычках и обычаях, в способах проведения досуга и в области коммерческого искусства, которое все больше формировало атмосферу городской жизни. В связи с этим важны две ее характерные черты. Она тяготела одновременно к народности и к отрицанию социально обусловленной морали, особенно в вопросах личного поведения. Каждый мог «заниматься своим делом» с минимальными ограничениями извне, хотя на практике давление со стороны членов своего круга и мода навязывали такое же единообразие, как и раньше, по крайней мере в одинаковых возрастных группах и субкультурах.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению