Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век 1914 - 1991 - читать онлайн книгу. Автор: Эрик Дж. Хобсбаум cтр.№ 118

Так или иначе, в развитых странах феминизм среднего класса, или движе-г ние интеллектуальных и образованных женщин, превратился в некое общее чувство, что время освобождения женщин или, по крайней мере, отстаивания их прав наконец пришло. Это случилось потому, что более ранний феминизм среднего класса, хотя иногда и не имевший прямого отношения к остальной части западных феминистских движений, поднимал вопросы, заботившие всех. Эти вопросы стали насущными, когда социальные сдвиги, о которых мы говорили, породили глубокую моральную и культурную революцию, резкое изменение социального и личного поведения. Женщины являлись решающим звеном этой культурной революции, поскольку она во многом была направлена на изменения в традиционном семейном укладе и домашнем хозяйстве, центральными элементами которого они всегда являлись.

К этому вопросу мы теперь и обратимся.

* Имели место случаи (правда, гораздо реже), когда муж сталкивался с проблемой, следовать ли за своей женой к месту ее новой работы или нет. Любой преподаватель или научный сотрудник высшего учебного заведения в 1990-е годы мог всномнить несколько подобных примеров из личной практики.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Культурная революция

В этом фильме актриса Кармен Маура играет человека, которому сделали операцию по изменению пола. Из-за несчастливого романа со своим отцом он/она отказался от мужчин и вступил в лесбийскую (как я полагаю) связь с женщиной, роль которой играет знаменитый мадридский трансвестит.

Обзор фильмов в «Village Voice» (PaulHerman, 1987, p. 572)

Удачные выступления — это не обязательно те, которые собирают огромное число людей, а те, что возбуждают самый большой интерес среди журналистов. Лишь немного преувеличив, можпо сказать, что полсотни умных людей, которым удалось организовать удачное шоу, получив пять минут на телевидении, могут произвести такой же политический эффект, что и полмиллиона демонстрантов.

Пьер Бурдье (Pierre Bourdieu, 1994}

I

Лучше всего взглянуть на происходившую культурную революцию сквозь призму семьи и дома, т.

е. через структуру отношений между полами и поколениями, которые в большей части обществ упорно сопротивлялись внезапным изменениям, хотя это не означает, что такие взаимоотношения не менялись вообще. Вопреки распространенному убеждению в обратном, общие модели семьи были распространены по всему миру или, по крайней мере, имели существенное сходство на очень больших территориях, хотя предполагалось, что благодаря специфическим социоэкономическим и иным особенностям существует коренная разница в построении семьи между Евразией (включая оба побережья Средиземного моря) и Африкой (Goody, 1990, XVII). Так, многоженство, которого, как считается, уже почти совсем не существовало в Евразии и арабском мире, за исключением особых привилегирован-

344

•<3олотая эпоха*

ных групп, процветало в Африке, где более четверти всех браков были полигамными (Goody,

1990, р. 379)-

Тем не менее, несмотря на наблюдавшееся разнообразие, огромное большинство человечества имело ряд одинаковых характерных черт, таких как существование официального брака с защищенными законом сексуальными отношениями между супругами (адюльтер повсеместно считался правонарушением), доминированием мужа над женой (патриархат), родителей над детьми, а также старших поколений над младшими, состава семьи из нескольких человек и т. п. Какой бы ни была протяженность и сложность родственных связей и взаимных прав и обязанностей внутри семьи, всегда имелось ядро — муж, жена и дети,—даже если группа совместно проживающих людей была гораздо больше. Теория, согласно которой нуклеарная семья, ставшая стандартной моделью в девятнадцатом и двадцатом веках в западном обществе, каким-то образом эволюционировала из прежней семьи с гораздо более многочисленными родственными связями в результате развития буржуазного или какого-либо другого индивидуализма, опирается на историческое непонимание природы социальных взаимодействий и их мотиваций в доиндустриальных обществах. Даже в столь коммунистическом по духу институте, как «задруга», или объединенная семья, у балканских славян, «каждая женщина работает на семью в узком смысле этого слова, а именно на своего мужа и детей, а также, когда настает ее очередь, на неженатых членов общины и сирот» (Guidetti/Stahl, 1977, Р- 58). Существование такой семьи ;и семейного ядра не означает, конечно, что родственные группы или сообщества, внутри которых она находится, сходны в других отношениях.

Но во второй половине двадцатого века эти базовые и устоявшиеся образования стали очень быстро изменяться, во всяком случае в развитых западных странах, хотя даже здесь процесс был неоднороден. Так, в Англии и Уэльсе в 1938 году на каждые 58 браков приходился один развод (Mitchell, 1975, Р- 30—32), а в середине igSo-x годов один развод приходился уже на каждые 2,2 новых брака (UN Yearbook, 1987). Ускорение этого процесса началось в 19бо-е годы с их вольными нравами. В конце 1970-х годов в Англии и Уэльсе на каждую тысячу женатых пар приходилось более десяти разводов — в пять раз больше, чем в 1961 году (Social Trends, 1980, p. 84).

Эта тенденция, безусловно, была присуща не только Великобритании. Наиболее резкие изменения происходили в странах с традиционно господствовавшей строгой моралью—прежде всего католических. В Бельгии, Франции и Нидерландах доля разводов (ежегодное число разводов на тысячу человек населения) в период с 1970 по 1985 год увеличилась примерно в три раза. Однако даже в странах, где в этих вопросах женщинам традиционно была предоставлена свобода, как, например, в Дании и Норвегии, число разводов удвоилось или почти удвоилось за тот же период.

В западных странах с бра-Культурная ре волюция 345

ком явно что-то происходило. Среди женщин, посещавших гинекологическую клинику в Калифорнии, в ig/o-e годы наблюдалось «значительное уменьшение количества формальных браков, снижение желания иметь детей (...) и нескрываемая тенденция к бисексуальности» (Esman, 1990, р. 67). Вряд ли до этого такое поведение представительниц различных слоев населения могло где-либо иметь место, даже в Калифорнии.

Число людей, живущих в одиночку (т. е. не являющихся членами любой пары или семьи), также начало расти. В Великобритании в первой трети двадцатого века оно оставалось приблизительно постоянным и составляло примерно 6% всех семей, впоследствии довольно незначительно увеличиваясь. Но с 1960 no i98o-e годы эта цифра почти удвоилась (с 12 до 22% всех семей) и к 199* году составила более четверти всех семей (Abrams, Carr Saunders, Social Trends, 1993, p. 26). Во многих крупных городах Запада число одиноких людей составляло около половины всех семей. И наоборот, классическое ядро западной семьи — замужняя пара с детьми — явно переживало кризис. В США число таких семей за двадцать лет (1960—1980) упало с 44% всех семей до 29 %; в Швеции, где почти половина всех детей рождалась от незамужних женщин (Worlds Women, p. 16], оно уменьшилось с 37 ДО 25%. Даже в развитых странах, где оно все еще составляло половину или более половины всех семей в 1960 году (Канада, Федеративная Республика Германия, Нидерланды, Великобритания), нуклеарных семей, т. е. семей, состоящих из родителей и детей, теперь было явное меньшинство.