Государственное управление в России в 2000—2012 гг. Модернизация монетизации - читать онлайн книгу. Автор: Лидия Сычева cтр.№ 40

Опять же если вдаваться в конкретику, то «сборочному цеху» не нужно свое сельское хозяйство — при вступлении в ВТО «Европа нам поможет», сбывая в Россию «излишки». В связи с этим вполне объяснимы удары, которые уже нанесены нашей сельскохозяйственной науке. По словам Геннадия Романенко, президента Российской академии сельхознаук, Закон «О плате за землю» фактически разоряет отраслевые институты. Г. Романенко все еще уповает на разум: «Наша наука обеспечивает более 90 процентов сортов, выращиваемых в стране. Покупать семена за рубежом — переплачивать в 5–7 раз дороже!» Глас вопиющего в будущей российской пустыне: «Почему мы оценку делаем по тому, что можно продать? Есть обратная сторона медали — что не надо покупать! Ведь мы не покупаем семена! Цифра двухлетней давности такова: сколько продали нефти за 5 лет, столько купили продуктов питания. Но мы же можем половину производить в России, обеспечить рабочие места, загрузить промышленность производством современной техники! Почему мы продолжаем покупать те же окорочка не только в Америке, но теперь и в Бразилии и топим свое научное и производственное хозяйство в этом направлении?!»

Надо ли говорить, что Геннадий Романенко не дождется внятного ответа на свои вопросы? Наши «рулевые» рассуждают с точки зрения глобальных интересов мировой экономики. Народ России безжалостно брошен в топку «очага глобализма».

В. Садовничий, не первый год упорно сопротивляющийся Болонскому процессу, в очередной раз заметил: «Мы понизим свой уровень образования, если слепо, не думая, будем следовать этой двухуровней системе». Зачем нам копировать Запад? — недоумевает Виктор Антонович. Действительно, западные специалисты с их магистерскими или бакалаврскими дипломами к нам не бегут, а наших «спецов» из МИФИ, МФТИ или МГУ и нынче берут за милую душу по всему миру. Но министерский тезис о том, что «мы должны все время следить за конкурентностью наших выпускников вузов на мировом рынке», подтверждает идею, что для нас сегодня главное — угодить Западу, обслужить его интересы. Министерский ключ, коим открывается ларчик реформы, — перемены в профессиональном образовании. Повторимся: для нашего будущего «сборочного цеха» нынешний уровень грамотности и профессиональной компетенции населения избыточен. В США, например, 20 процентов населения не умеют читать и писать и, по уверениям тамошних властей, вполне счастливы. Нынешний разрыв между уровнем жизни в России (в среднем бедным) и уровнем образования (высоким, по мировым меркам) рождает не только излишние социальные претензии и ожидания, но и тормозит окончательное установление «нового мирового порядка», в коем России уготована незавидная роль.

Внимательно изучая министерские документы, посвященные образованию, язык, которым они написаны, идеи, которые там изложены, трудно отделаться от ощущения, что люди, их подписавшие, сразу родились чиновниками-технократами. Или появились у нас откуда-то из туманности Андромеды. Складывается впечатление, что жизненные периоды «детство» и «юность» им совершенно не знакомы, а между тем именно на детях и молодежи они будут проводить свои «эксперименты» и «реформы». Ужасающий технократизм!

По существу, наши «поводыри» уже ощущают себя инженерами в «сборочном цехе», и у них напрочь отсутствует понимание, что люди, а тем более дети не металлические болванки, а учителя — не токари, которые нарезают болты.

Любимая идея министра А. Фурсенко, которую он не устает повторять, — это «опережающее развитие среды генерации знаний». Общественность, ошарашенная новоязом, что называется, «плохо вслушивается». То есть люди старой генерации все еще по старинке понимают образование как формирование нравственного человека, раскрытие его творческих и интеллектуальных возможностей, и понятное дело, что именно такой гражданин будет трудиться для приумножения национальных, культурных и государственных ценностей.

Но пора понять суть реформы образования и науки. Она направлена, во-первых, против человека, как такового. Адепты концепции «генерации знаний» считают, что человек ценен только информацией. При этом неважно, какова эта информация. Важен сам процесс ее обновления. Что же касается знаний, то это «отцензурированная информация». А современный работник — носитель знания того или иного предприятия. В общем, человек становится придатком информационной «машины».

В эпоху «генерации знаний» человек «генерации совести» не только не нужен, но и опасен, поскольку действует совершенно в иной системе координат. По большому счету, внедрение системы «генерации знаний» является мощным демографическим регулятором. Благополучная Финляндия уже нынче столкнулась с трудностями военного призыва — виртуальная зависимость сравнялась по своей опасности с наркозависимостью. Зато любовь Минобрнауки к избранной концепции такова, что под информатизацию образования мы и нынче заняли у добрых западных дядей 100 миллионов долларов. И это при том, что более трети российских школ нуждается в капитальном ремонте… Но что значит детское здоровье в сравнении с пресловутой «генерацией»?!

По большому счету, наши нынешние «поводыри» стали заложниками очень опасной, античеловечной мировой «игры». В коей они только пешки. Что же касается богатеньких российских деток, то их развитие в духе «генерации знаний», вне нравственности и духовности должно закрепить существующее положение дел, чтобы, не дай Бог, не возникли у нас новые Львы Толстые, призывающие к социальному равенству и отказу от собственности.

Антиутопия? Но, перефразируя Некрасова, можно сказать, что «жить в эту пору чудесную», похоже, «придется и мне, и тебе…».

В нашей буче — боевой, кипучей — не соскучишься. Не успела страна прийти в себя от монетизации льгот и широкомасштабной реформы финансирования образования, не успела опомниться от августовских терактов и Беслана, как грянул новый «гром». Поводом для общественных волнений послужили «Концепция участия Российской Федерации в управлении государственными организациями, осуществляющими деятельность в сфере науки», «Стратегия Российской Федерации в области развития науки и инноваций на период до 2010 года», а также поправки к Закону о науке, разработанные в недрах Министерства образования и науки РФ.

Автор упомянутой «Концепции…» замминистра Андрей Свинаренко заявил, что «государственный сектор науки не оптимален по структуре и не эффективен». Наши научные коллективы получают только 34 процента патентов, выдаваемых в стране, при этом общее число патентных заявок на 10 тыс. населения в несколько раз ниже, чем в ведущих странах мира. (О том, что зарплаты наших ученых в десятки раз ниже, чем в «цивилизованных странах», скромно умалчивалось.) Доля корпоративной науки в России — 6 процентов, в США — 75 процентов. (Но в США первая корпорация, которая приходит на ум, это Microsoft, а у нас, увы, ЮКОС…) В системе РАН численность НИИ выросла на 52,9 процента. В стране 2388 государственных научных организаций, в 40 процентах которых работают менее 100 человек. При этом российская наука, утверждал Свинаренко, совершенно не ориентирована на производство, что проявляется в постоянном сокращении численности проектных и внедренческих организаций, конструкторских бюро. А ресурсов, имеющихся в распоряжении Минобрнауки, может хватить только на содержание 200 научных организаций. Так что ничего не поделаешь — «избыточную науку» придется сокращать.