Великая сталинская империя - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Фролов cтр.№ 63

При открытии совещания, ради видимой дипломатичности, было принято предложение Жданова еще раз, от имени Информбюро, пригласить руководство КПЮ или прислать своих делегатов. В любом случае судилище над «ревизионистами» проводилось бы строго по разработанному в Москве сценарию. 20 июня югославы официально отказались от роли «подсудимых». Перед этим, в ожидании ответа Тито, Жданов, Маленков и Суслов в кулуарах продолжали обрабатывать зарубежных влиятельных делегатов и внушать им установки Кремля. Известно, что в этих напористых беседах делегатами Сталина была выдвинута версия, что в составе югославского руководства могут быть агенты западных спецслужб. Костов и Тольятти быстро поддержали эти надуманные подозрения, поддались сталинской шпиономании.

На этом постыдном, сфальсифицированном совещании после доклада была устроена и показушная дискуссия, участники которой на свои лады повторяли установки Жданова и Сталина. Впоследствии некоторые участники совещания в воспоминаниях говорили, что поддержали линию Москвы не потому, что и правда были полностью согласны с ней, а потому, что этого требовали интересы сохранения единства антиимпериалистического политического блока в Европе.

При подготовке документов совещания для публикации советские идеологи на славу потрудились, редактируя текущие документы других делегаций. В данном случае показательна избирательная «тактика» редактирования документов ППР. Поскольку намечалось смещение с поста Гомулки, то из выступления польского делегата Бермана было вычеркнуто положение «о проникновении мелкобуржуазных настроений не только в руководство партии, но и в среду рядовых членов ППР». Вот фразы о рядовых членах, сторонниках развития предпринимательского (контролируемого, как при советском нэпе!) сектора экономики и были вычеркнуты. Иначе при обсуждении ошибок Гомулки вышло бы, что он не один идет «не в ногу с партией», а за его спиной с такими же настроениями живут тысячи польских партийцев. Гомулка тогда бы мог рассчитывать на открытую поддержку из низов партии. Такая перспектива отнюдь не устраивала Сталина, как-то сказавшего накануне Второй мировой войны, что польские коммунисты заражены мелкобуржуазными настроениями и потому «больше похожи на меньшевиков и оппортунистов».

Однако, поддержав линию Москвы в своих выступлениях, руководители компартий, как свидетельствует один из венгерских участников этого «политического мрачного шоу», заколебались при обсуждении проекта резолюции. Ракоши предложил смягчить формулировку о задаче коллективизации в деревне Восточной Европы. Ракоши и Берман робко сослались на то, что их народы воспитаны при капиталистическом строе, еще недостаточно знакомы с прогрессивными задачами социализма и что их недовольство могут с подрывными целями использовать противники «народной демократии». Тогда было предложено термин «коллективизация» заменить термином «кооперирование» и внести пункт о добровольности кооперации. Жданов отверг первую часть предложения, с некоторыми оговорками сославшись принять вторую. Больше спорить с ним никто не решился, поскольку он и без того был сильно раздражен неявкой югославов на конференцию и мог посчитать спор о кооперации скрытой поддержкой части югославских коммунистов, надеявшихся на сотрудничество с зажиточными крестьянами- единоличниками.

На совещании были приняты и другие решения, которые, однако, не предавались гласности. В частности, местопребывание Коминформа было перенесено из Белграда в Бухарест. Позаботились «крестные отцы» Коминформа и об ужесточении оргструктуры этой организации. Суслов предложил создать постоянный орган — секретариат, в состав которого вошли по одному представителю от ЦК каждой из партий, и который обеспечивал связь между партиями и контроль над редакцией газеты Информбюро. Естественно, Сталин и Берия позаботились о том, чтобы в секретариат вошли самые доверенные люди из компартий Восточной Европы. Судя по некоторым документам архивов, это одновременно был и своеобразный замаскированный разведцентр внешней советской разведки, контролировавший внутреннюю жизнь и настроения любого ЦК.

В общем же, Коминформ сыграл в Белградско-Московском конфликте роль относительно лояльной коммунистической «инквизиции», отлучившей КПЮ от социалистического лагеря. Как верно отмечали исследователи Л. Гибианский, Г. Адибеков и С. Понсон, постоянные органы Информбюро стали инстанциями непрерывного надзора за текущими политическими и экономическими событиями, переменами в восточноевропейских странах «соцлагеря», эти же органы координировали усилия, направленные на подрыв как государственного югославского режима, так и международного авторитета Югославии и КПЮ.

Усиление идеологической обработки сознания, как населения завоеванных территорий, так и местных левых движений, в советской внешней политике сочеталось со стремлением еще более упрочить международный авторитет СССР, расширить сферу советского влияния в Европе. А расширений идеологического влияния в капстранах можно было добиться только активизацией пропаганды преимуществ социалистического строя и образа жизни. Поскольку образ жизни после разрушительной войны в СССР покоился на руинах народного хозяйства западных территорий Союза, на нехватке продовольствия, то этот вопрос в московских пропагандистских материалах для радио и прессы рассматривался лишь частично — с позиций энтузиазма советского народа, «вдохновенно, под мудрым руководством родной партии взявшегося за восстановление страны». («Правда», 11 июня 1945 г.) Основной поток пропаганды на Запад заряжался умеренными статьями с общими фразами о могуществе социалистической державы — главной победительницы в битве с фашизмом.

С окончанием войны перспективы советской зарубежной пропаганды были туманны. Кремлевские идеологи встали перед дилеммой: в каком направлении ее вести — то ли по прежнему курсу «классовой борьбы и противостояния империализму», то ли выбрать тон дипломатичного сотрудничества с союзниками, деликатно поддерживая (без экстремистских выпадов в адрес западных правительств) международное рабочее движение.

В сторону сохранения прежней конфронтации с Западом наших ведущих идеологов подталкивали выработавшийся «инстинкт подозрительности к коварному империализму, классовому врагу», охранительные интересы МГБ и идеологических «кардиналов» ВКП(б), угроза расшатывания социалистической морали внутри СССР вследствие длительных контактов массы советских военнослужащих с союзниками в годы войны; наконец, на противостояние с Западом подвигали обостряющиеся расхождения во взглядах с союзниками насчет послевоенного устройства Германии и всей Европы.

В сторону смягчения, демократизации пропаганды своих идей кремлевское руководство склоняло теорию рузвельтовского мирного сосуществования, правительственная заинтересованность в американской помощи для возрождения разрушенной страны, а политики рассчитывали добиться мирного раздела сфер влияния. Были здесь замешаны и ведомственные интересы в дальнейшем развитии контактов с Западом для плодотворного, взаимовыгодного обмена в первую очередь инженерно-техническими и научными достижениями. Оценивая достижения СССР в мировой политике на волне победы над фашизмом, даже ортодоксальный Жданов сказал в начале 1946 года: «Мы имеем возможность проводить и отстаивать нашу внешнюю политику в условиях несравненно более благоприятных, чем до сих пор». (РГАСПИ, ф. 77, on. 1, д. 975, л. 80).