Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том II: В Палестине (1919–1942) - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Хазан cтр.№ 64

Gregory Bienstok. La lutte pour le Pacifique (Paris, 1938)

Thomas Mann. Lavertissement ä TEurope (Paris, 1938)

Charles Plianier. Faux Passeporte Eugeny Onegin

Revue Politique et Parlementaire

11.11.1935

Дорогой Петр Моисеевич!

Боюсь, что наши с Вами расчеты по «Совр<еменным> Зап<искам>» несколько запутаны. Вот как они представляются мне после того, как сегодня я высылаю Вам № 57-й журнала.

1. Вы подписались в свое время, уплатив 100 fr (через Полонского⁴) М.С. Цетлину⁵, кажется, за 4 книжки, и их получили (№№

51, 52, 53, 54).

2. С № 55 идет второй подписной срок, – книги Вам высылались, – но я не уверен, что это было на Chaifa. Подписка на 55, 56, 57 и 58. Из них Вы должны были уже получить 3 книги. Подписной платы за это Четверокнижие я не получил.

3. Если эти мои расчеты верны, – при случае не откажите урегулировать наши счеты с Вами. Но б<ыть> м<ожет>, я в чем-либо ошибаюсь. В свое время, напр<имер>, М.Е. Гавронская, помимо посланных Вам в Палестину №№, продала Вам 2 №№ и переслала мне чек, причем 3 № вышли что-то по 9 франков. <…>

Жму руку.

Ваш В. Руднев

<…> Фонд<аминский>, М.С. <Цетлина> и многие другие родились и учились в Москве, <…> потом уехали в университет в Германию. Вернулись к 1905 г. уже соц<иалистами>-револ<юционерами>, потом тюрьма, ссылка, эмиграция. Все видели, кроме слона, т. е. народа (Устами Буниных 1977-82, II: 8).

Мать, – рассказывал Зензинов, – мы все, со слов Амалии, ее тоже называли «мамаша», – обожавшая ее больше всех своих других многочисленных детей, узнав об ее аресте, едва не сошла с ума от горя. Она билась головой о стены и кричала: – Е зо айн файнес, эд-лес кинд ин финштерем гефенгнис!⁸ – И, действительно, Амалия в тюрьме походила на нежный цветок, затерявшийся в грязном огороде среди крапивы. И характерно для того времени: матери Амалии удалось добиться того, – она, конечно, для этого денег не жалела, да она и вообще не знала им цены, – что одиночку Амалии, конечно, совершенно такую же, как и у всех других заключенных Таганской тюрьмы, оклеили… обоями. Дело до того неслыханное! Амалия была вегетарианка, и мамаша добилась того, что тюремный повар приготовлял для нее специальные блюда. Амалия получала огромные передачи, среди которых было много конфет и цветов – то и другое она рассылала по всей тюрьме. В камере ее пахло духами – духами, как мне потом передавали сидевшие с ней одновременно в Таганской тюрьме, пахло даже в коридоре, куда выходила ее одиночка. И принципиальные марксисты, наблюдая все это и нюхая в коридоре – вероятно, не без тайного удовольствия – воздух, неодобрительно крутили головами. Амалия была арестована по делу социалистов-революционеров, и, наблюдая все это, социал-демократы еще больше убеждались в том, что партия социалистов-революционеров – партия мелко-буржуазная. Но Амалия была так очаровательна и так мила со всеми, что и их завоевала. Они долгими часами простаивали в коридоре около ее камеры, разговаривая с ней через форточку (тогда в тюрьме, как и всюду, были отвоеваны свободы). А уголовные называли ее «наша Ималия». Сама она рассказывала потом о тюрьме, где просидела всего лишь один месяц, с удовольствием. Там она, между прочим, невольно наслушалась разных ругательств. Среди этих ругательств были очень грязные (нигде, быть может, не ругаются так, как в тюрьмах среди уголовных). К счастью, она этих ругательств не понимала. Помню, как мы были смущены с Ильей <Фондаминским>, когда она нас как-то спросила, что означает то или другое слово – при этом она наивно, как ребенок, его искажала («скажите, что это значит – там постоянно все говорили: «Ступай к Евгеньевой матери?»). Мы попросили ее забыть навсегда эти слова. Амалия, действительно, походила в тюрьме на нежный цветок, брошенный в помойную яму (Зензинов 1953: 212-13).