Инга уехала, Анна, забрав девочку, удалилась в кухонный блок, попросив Женю предупредить палатную сестру, что девочка у нее, а Матвей направился к начальнице.
Аделина сидела за столом и что-то быстро набирала на клавиатуре. Кивнув Матвею, чтобы присаживался, продолжила стучать по клавишам до тех пор, пока не закончила. Отодвинув клавиатуру, она сняла очки и обратила взор на сидевшего в кресле напротив Мажарова:
– Я вас слушаю, Матвей Иванович.
Он коротко рассказал о случившемся в приемном покое. Аделина слушала молча, только очки крутила за дужки.
– Ну, и от меня что требуется? – спросила она, когда Матвей закончил. – Прикрыть вас в операции с похищением ребенка? Или в ситуации с оказанием медицинских услуг, на которые вы не получили разрешения у родителей несовершеннолетней?
Матвей опешил. Он не ожидал, что начальница развернет диалог в эту сторону, отбросив эмоциональные факторы и оставив только то, что относится к области права.
– Я должен был выставить ребенка с ожогами на лице на улицу?
– Вы должны были позвонить мне.
– Я пришел к вам сразу, как оказал девочке помощь. Что изменили сорок минут?
– Вы серьезно? – Драгун закусила дужку очков и уставилась в лицо Матвея прозрачными глазами. Он выдержал этот взгляд, хотя сделать это было довольно сложно. – Понятно. Я вам объясню. Мы, конечно, не в Америке, но и у нас на манипуляции требуется разрешение родителей. Вас же предупредили, что отец девочки состоит в какой-то секте – и вполне может случиться, что его вера запрещает любое вмешательство. Об этом вас тоже предупредили, так?
– Так, но что это меняет? – уперся Матвей. – Я должен был отказаться осматривать ребенка с ожогами лица?
– Жизни ребенка что-то угрожало?
– Нет, но если бы раны инфицировались…
– Если бы я была чуть прозорливее, то не взяла бы вас на работу, – отрезала Аделина. – Но я оценила ваши деловые качества и талант хирурга, а не склонность к авантюризму и только потому сейчас трачу время на то, чтобы объяснить вам довольно очевидные, как мне казалось, вещи. То есть жизни ребенка ничего не угрожало, и у вас было время, чтобы позвонить мне, а не принимать столь безрассудное решение в гордом одиночестве?
– Вы были заняты с проверяющим.
– Да? Правда? Вы думаете, что я отказалась бы осмотреть ребенка в угоду какому-то чиновнику из мэрии? Хорошего же вы обо мне мнения, – усмехнулась она. – Зато вы пришли ко мне теперь, когда сюда вот-вот явится разгневанный отец в сопровождении наряда полиции. И что теперь я должна делать?
– А с чего вы решили, что он сюда явится?
– Вы считаете, что отец не будет искать пропавшего ребенка?
И тут Матвея прорвало:
– Для его же блага будет лучше, если он не станет этого делать! Потому что первое, что я сделаю, – это отобью ему ливер в соответствии со своими знаниями по анатомии. Он превратил одиннадцатилетнего ребенка в няньку, кухарку, прачку и уборщицу, а сам только и делает, что каждый год вешает на шею этой девочки очередного младенца!
– Это не ваше дело, Матвей Иванович, – отрезала Аделина жестко. – А про «отобью ливер» вам вообще лучше забыть, если хотите продолжать здесь работать. Перешлите мне немедленно историю болезни девочки, я чуть позже осмотрю ее сама и решу, что делать. А вы задержитесь сегодня после смены до тех пор, пока я вас не отпущу.
«В угол поставите?» – рвалось у Матвея с языка, но он счел за благо промолчать, только кивнул и вышел из кабинета.
Внутри у него все клокотало от злости на неизвестного ему мужика, лишившего детства собственную дочь. В памяти всплыл собственный отец – волевой, но справедливый, всегда умевший понять и объяснить. Матвей был очень к нему привязан и никогда даже не задумывался о том, что на самом деле этот человек не был ему родным.
Анна
Встреча с Ингой разбудила во мне воспоминания, от которых я много лет с переменным успехом пыталась избавиться. И эта малышка, Настя, которая шла рядом со мной по коридору в кухонный блок… Левая ее щека и подбородок были заклеены специальными салфетками, на верхней губе тоже заклейка.
– Как же ты так? – спросила я, но девочка только пожала плечами.
У меня была на этот счет своя идея, но поделиться ею я могла только с Аделиной, потому что больше никому не могла сказать, с чего вдруг я так решила. Аделина же кое-что знала и потому могла бы понять.
Мы вошли в блок, я вынула из висевшего на стене у двери резервуара голубые одноразовые шапочки и одну протянула Насте:
– Если ты кулинар, то понимаешь, да?
Она закивала и быстро убрала под шапочку тугие косички. Эта девочка совершенно не походила ни на кого из тех детей, что я встречала на улице или здесь. Внешне абсолютный ребенок, внутри она была какой-то состарившейся, пожившей, и это, конечно, отражалось в ее взгляде. Совершенно жуткое ощущение создавалось от этого – когда маленькая девочка смотрит на тебя взглядом старушки. Но мне непременно нужно было понять, что с ней случилось – именно так я истолковала просьбу Матвея помочь ему. Он подумал, что с человеком, увлеченным тем же, чем и она, Настя может разговориться.
– А как именно вы хотите готовить лосось? – спросила она, вымыв руки и подходя к столу, на котором уже лежали приготовленные филе рыбы.
– У нас новый повар, Анна Александровна? – пошутила одна из моих помощниц Лена. – Надо ей ящик какой-то приспособить, ее ж из-под стола не видно.
– Это блестящая мысль, Лена. В подсобке есть что-то.
Лена мигом принесла крепкий ящик, подвинула его к столу и пригласила Настю:
– Прошу вас, шеф.
– Меня Настя зовут, – сообщила та с достоинством, но на ящик взобралась. – А перчатки можно?
– Серьезный подход, – одобрила я. – Но дело в том, дорогая, что я не могу допустить тебя к работе с продуктами. Надеюсь, ты понимаешь, почему?
– Да. Но ведь у меня взяли анализы.
– Дело не в том. Результатов нет, а я отвечаю за то, что готовлю и подаю пациентам. Мы ведь не хотим, чтобы кто-то заболел? Потому ты будешь моим консультантом. Рыбу я хочу делать на пару.
– Значит, нужны яркие специи, потому что иначе у нее не будет вкуса.
– Правильно. И что ты предложишь?
– Соль, перец, оливковое масло, лимон и тимьян.
– Ого, – с уважением протянула Лена, слушавшая наш диалог с интересом. – Сколько тебе лет, вундеркинд?
– Одиннадцать.
Лена приоткрыла рот, но, поймав мой взгляд, не стала ахать, а только спросила:
– И кто ж тебя научил так в рыбе разбираться? Моей дочери тринадцать, максимум ее кулинарного искусства – омлет с помидорами.
– Я сама научилась по книжкам.