Юноша еще раз взглянул на женщину и разбойника, краем глаза увидел, как она поднимается, вытирая слезы, потом Капитан выпроводил его в коридор. Спускаясь, Жан-Антуан оглядывался и вскоре увидел, что Эйлин выходит из кубрика.
Этой ночью долго никто не мог сомкнуть глаз, но усталость брала свое, и обитатели дома на Собачьем острове погружались в полузабытье, вздрагивая и опоминаясь от каждого треска поленьев в печи. Никто ничего не говорил, но каждый знал, что другой не спит. Свечи на столе догорали. Полулежа на притащенном сегодня со склада мешке картошки, Щенок смотрел, как колышутся остатки света огня на потолке, и нервно трепал себя за клочки бороды.
Капитан и Десять Кулаков вышли на улицу проветриться, покурить подальше от пороха и ободриться на морозе. Отголоски их разговоров доносились из-за входной двери. Часто слышалось имя Сканлана.
Питер Тид едва качал ногой, торчащей с дивана. Эйлин прилегла на кушетке – некогда роскошном творении итальянских мастеров, украденном из дома в Сити, а теперь ободранной рухляди Щенка. Жан-Антуан устроился рядом, облокотившись на кушетку спиной и мысленно благодаря Эйлин, что она не прогнала его. Прямо над ними был кубрик, в котором одиноко лежал разбойник. Спал ли он, бодрствовал, пребывал в бреду и беспамятстве или умер, Жан-Антуан старался не думать. Он слушал дыхание Эйлин и каждую минуту собирался с духом, чтобы начать с ней говорить. Но в такой тишине его намерения казались ему особенно безнадежными.
Так прошло не меньше часа. За это время, юноше показалось, что Капитан и Десять Кулаков куда-то ушли. Этот факт сначала показался Жану-Антуану неприметным, затем тревожным. И наконец, вырвав его из нестройного потока мыслей и избавив от мук его нерешительности, мягкий шепот Эйлин раздался у него над головой:
– Что привело юного буржуа из Парижа в берлогу воров из восточного Лондона?
От этого волнительного звука Жана-Антуана пробила легкая дрожь.
– Это вы меня спрашиваете? – осторожно уточнил француз.
– Кого же еще, мсье Ревельер.
– Вы запомнили мою фамилию…
– Так утолите вы мое любопытство, или мне вернуться в свои переживания?
– Нет-нет! Мадемуазель, конечно, – спешно зашептал Жан-Антуан и понял, что рассказ его будет ужасно нескладным. – Я путешествовал и в пути встретился с… мсье Чарли. Он вызвался быть моим гидом. Правда, на деле путешествие при поддержке Чарли оказалось не вполне близко моим ожиданиям. Сначала я подумал, что застрял здесь, моя одежда пришла в негодное состояние, традиции здешней бедноты… ах, простите, я не имел ввиду ничего оскорбительного, я говорил лишь о финансовом положении дел здешних жителей…
– Я поняла, мсье Ревельер. Продолжайте.
– Так вот, несколько недель мне пришлось привыкать к новой обстановке до тех пор, пока я не смогу уехать обратно. Трудности с моим возвращением на родину возникли ввиду строгого отношения Лондонских банков к одежде своих клиентов. Глупость конечно, но так получилось. В общем, мне пришлось остаться здесь чуть дольше, а потом я встретил вас…
– Меня? Когда это? – удивленно прошептала Эйлин.
– Ну, в тот раз, когда мы пришли к вам.
– Ах, вот как. И что же?
Жан-Антуан замолчал, понимая, что не может дальше говорить.
– Мсье Ревельер, – позвала она.
– Вы можете звать меня Жаном-Антуаном.
– Хорошо, Жан-Антуан. Продолжайте.
– И я решил остаться, так как пообещал вам составить компанию, когда вы будете заниматься своим платьем для трюка, – поняв, что молчать нелепо, быстро нашелся юноша. – Признаться, дня, когда я вас увижу вновь, я очень ждал.
– Вот же черт, я никак вам нравлюсь, признайтесь!
– Нет-нет, я не могу в этом признаться, не вынуждайте, – испуганно выпалил Жан-Антуан.
Она посмеялась и с печалью произнесла:
– Ах, Жан-Антуан, мой милый друг, вы очень интересный человек, но в моей жизни все так запутано.
– Дело в мсье Чарли, я понимаю.
– Дерзкая догадка с вашей стороны! – Эйлин хлопнула ладошкой по его плечу. – И она не вполне верна.
Ночь стала еще невыносимее.
– Хорошо, что мы все прояснили, – натянуто ровно сказал опечалившийся Жан-Антуан. – Тогда, как только здоровье мсье Чарли поправится, я уеду.
– Что вы, не нужно! И вовсе мы ничего не прояснили. Вы думаете, что что-то знаете, но на самом деле это не так.
– Тогда помогите мне понять.
– Просто, не уезжайте из-за меня и не оставайтесь из-за меня, – объяснила она. – Если бы вы спросили моего мнения, то я бы положительно сказала, что хотела бы, чтобы вы поступали, как вам будет угодно, а не из-за кого-то или из-за чего-то.
– Но, прошу меня простить, а Чарли…
– А вы не поняли? – с теплой печалью спросила Эйлин.
– Нет, – настороженно отозвался Жан-Антуан и сосредоточенно попытался восстановить что-то, что очевидно упустил.
– В то время как сам Чарли ходит среди нас, а его рассудок временами витает в далеких местах, сердце Чарли принадлежит кому-то по имени Аделина.
Юноша вскочил и повернулся к Эйлин, с трепетом увидев, как близко ее лицо.
– Вы думаете?
– Я допускаю.
Жан-Антуан почти с той же мольбой, что и Чарли, посмотрел на нее:
– А ваше сердце?
– Я уважаю традиции высокого общества, Жан-Антуан, а потому скажу, что вы задали непотребный вопрос.
– Ладно, – юноша опустил голову.
– Но я позволяю вам сообщить мне ваш ответ на свой вопрос, когда вы во всем разберетесь сами.
– Благодарю, я так и поступлю, – с жаром прошептал Жан-Антуан, глядя в ее прекрасное лицо.
– Это я вас благодарю. Вы отвлекли меня от ужасных мыслей…
Неожиданно сверху послышался удар, как если бы Чарли свалился с постели. Лихие Малые тут же подскочили, уставившись в деревянный потолок. Сквозь щели в потолке было видно, что свеча в комнате с Чарли больше не горит. По первому этажу пошли беспокойные разговоры. Эйлин тревожно схватилась за плечо Жана-Антуана.
Еще больше разговоров вызвало отсутствие Капитана и Десяти Кулаков.
– Они не наверху? – настороженно спрашивал Крыса.
– Нет, ты что заснул, что ли? – шепотом отозвался Питер Тид. – Ушли они.
– Куда? – подал голос Щенок.
– Дом Сканланов жечь, – выдавил из себя Тид. – Отомстить хотят.
– С чего это ты взял? – поразился Рыжий.
– С того! Обсуждали мы это с Капитаном, пока наверху были, – еще тише сказал Тид и снова лег. – Спите все! Помните, что вы Чарли пообещали?
Однако заснуть еще долго никто не мог.