– Ты с чем бутики будешь? Есть сыр, есть паштет.
– Нам с тобой в это время суток бутики противопоказаны, – строго ответила Соледад. – Скоро оба в дверь будем боком проходить.
– Тебе и надо было потолстеть. Мать, помнишь, ворчала, что у тебя диафрагма не выдерживает и дыхалки не хватает? А теперь не ворчит.
– Так то я. И вообще женщина имеет право… А мужчина – нет.
Игорь не ответил – он возился с джезвами. Соледад смотрела на его спину, слишком плотную для двадцатитрехлетнего парня, и начинала закипать.
– На Машкином месте я бы тебя на диету посадила. На строжайшую! И бегать по утрам заставила.
– Ты чего? – удивился Игорь. – У меня конституция такая. Генотип. Тут бегай не бегай…
– Нет у тебя никакой конституции! Это Машка тебе в голову вбила!
Соледад слишком долго, не меньше двух часов, была благодушной – и вот с радостью возвращалась в свое обычное нынешнее состояние. Недовольство требовало выхода – а недовольна она была Машей.
– Так я же в нее уродился.
– Ты сам в себя уродился. А она тебя закармливает – знаешь, почему?
– Ну?
– Чтобы при себе держать! Ты с такой задницей не то что девчонкам не нужен – ты сам к ним не сунешься! А ей хорошо – тебя не уведут!
Игорь уставился на Соледад с тревогой: не спятила ли соседка? А соседка поняла, что идет верным путем, и продолжала раскручивать свою блистательную догадку.
– Вот скажи – если ты с девчонкой познакомишься, куда ты ее поведешь? Сюда? Чтобы Машка ее покормила ужином и выставила вон? Тебе отсюда бежать надо, снимать комнату, жить с пустым холодильником! Ты сколько бутиков за ночь сжираешь? Пять, шесть? Знаю я твои бутики – они на три куска колбасы, не меньше! Зато ты всегда при ней, как куда поехать – Игорь, подавай экипаж! А что у Игоря за двадцать три года ни разу секса не было, ей на это плевать!
Соледад помнила факт, но не помнила того беспокойства, с которым Маша рассказывала ей недавно про эту проблему. Она его действительно не помнила – ее память сейчас действовала очень избирательно. Беспокойство не вписывалось в картину, которую Соледад разрисовывала сейчас перед остолбеневшим Игорем. Значит, его и не было.
– Перестань! Перестань чушь городить! – крикнул Игорь. – Кто тебе сказал? Вранье это!
– Никакое не вранье! – глядя ему в глаза, ответила Соледад. – Ты же покраснел! А тут не тебе – тут ей краснеть надо! Прицепила тебя к своей юбке! И шаг влево, шаг вправо – расстрел! Лучше бы за своим Боренькой следила! Боренька у нее умный – как нужен концертмейстер, так у них любовь! А как можно обойтись – так он к Таньке Ершовой с четвертого курса бегает! Нужны ему больно это сто кило живого веса! Игореха, послушайся доброго совета: беги ты от нее куда глаза глядят! Пока ты тут живешь, у тебя никакой личной жизни не будет! Она не даст! Она в лепешку разобьется, а тебя не отпустит! Ты ей нужен вот такой – вечный мальчик с машиной! Бореньку своего прицепить к юбке не может – так на тебе отыгрывается…
– Та-ак! – раздалось за спиной.
Соледад обернулась. В дверях стояла Маша.
– На сцене бы ты так вопила – цены б тебе не было! А ну, выметайся отсюда! Глаза б мои на тебя не глядели!
Маша протянула руку – и в руке у нее оказалась швабра, которая только что висела на крючке в углу. А взгляд сделался такой, что Соледад осенило: задерживаться тут не нужно, это может кончиться сломанными ребрами, палка швабры – из бамбука, а рука у Маши тяжелая.
Соледад быстро глянула на Игоря – Игорь молчал, и это было странно, он же услышал правду, он должен что-то сказать! Но он смотрел на мать, а мать смотрела на него, и до Соледад им, кажется, уже не было дела. Маша только посторонилась, выпуская ее с кухни. И, оказавшись в прихожей, Соледад услышала за спиной:
– Мама, она с ума сошла!
Дурак, сопляк, размазня – так кляла Игоря Соледад, поднимаясь к себе, до пенсии будет вопить «мама!», до пенсии сохранит свою дурацкую девственность! С ума сошла не она – с ума сошел тот, кто решил до смерти быть маменькиным сыночком!
Дома Соледад первым делом взялась за телефон.
– Ну, нашлась пропажа, – сказал Георгий. – Так как же? Он или она?
– Вот по этому поводу я и хочу с тобой встретиться.
– Я через час за тобой заеду.
Час нужно было на что-то употребить. Соледад села к зеркалу. Ее светлые волосы приобрели новый оттенок – серебристый, это было красиво, лицо сделалось крупнее, это ей тоже нравилось, такое лицо прекрасно принимало макияж и не казалось пошлым под слоем грима, а раньше, еще при темных волосах, это было вечной бедой, та же губная помада придавала Соледад какой-то дешевый вид. Нарисовав пронзительный взгляд и гордый изгиб губ уверенной в себе женщины, Соледад через ноги натянула костюмную юбку и надела пиджачок – военизированный, с погончиками, очень элегантный. Удивительно, как много покупок тащат за собой короткая стрижка и новый цвет волос. Темные требовали длинных юбок, расклешенных строгих платьев, светлые, наоборот, нуждались в коротких прямых юбках, а под пиджачком на Соледад был только лифчик, чуть-чуть выглядывавший в узкую щель – верхнюю пуговицу она, разумеется, не застегнула.
Оставалось время, чтобы проверить почту. Соледад включила компьютер, залезла в свой ящик и увидела колонку писем. Все они были от одного человека. И все содержали – это она знала точно! – одну-единственную фразу. Видеть эту фразу у нее не было ни малейшего желания. Ей даже было стыдно, что она вызывает у какого-то бродяжки нелепые чувства. Пометив письма, Соледад все их разом погасила.
– Ты хорошо выглядишь, – сказал Георгий.
– Стараюсь! – отрапортовала она.
– Ну так как же?
– Я хочу видеть это.
– Правильно. Собирайся.
– Прямо сейчас?
– Почему бы нет?
– Хорошо. Это надолго? А то у меня завтра встреча в филармонии.
– Ты можешь ее перенести на пару дней?
– Конечно, могу.
– Ну, звони.
Соледад позвонила директору и сказала почти чистую правду – назвала город, куда ей нужно съездить по внезапно обострившимся семейным делам. Директор, умный дяденька, попросил ее отвезти в тот город папочку с документами и передать на телестудии из рук в руки. Соледад, разумеется, согласилась. Такой ценой она купила немного свободы от Маши и ее претензий, а когда вернется, как-нибудь все образуется.
Дальше все понеслось стремительно. Пока Соледад говорила с директором, Георгий тоже кому-то звонил, о чем-то уславливался. Потом он подождал, пока Соледад соберет дорожную сумку, и повез ее в аэропорт. На последний рейс в нужный им город как раз были свободные места.
Все это было похоже на сон своей пунктирностью – Соледад не заметила времени перелета, не заметила и холла гостиницы, куда ее привез Георгий. Она спала как убитая и утром очень удивилась, спустившись в холл – ей казалось, что она тут впервые. Куда делись те два часа, которые она вроде бы провела в кресле, пока Георгий с кем-то созванивался и что-то улаживал, тоже было непонятно. Она села на розовые кожаные подушки и тут же встала, а часы уже показывали полдень.