– Не знаю, – ответил он, наконец, и перевел взгляд на Эсмиль. Та сидела, поджав под себя ноги, и колупала в котелке остывшую кашу. – В тот момент я не думал, почему так поступаю. Просто понял, что должен тебя спасти, что не могу позволить тебе умереть. Не так, не там, не сейчас.
Их взгляды встретились: небесно-голубой и серый, как сталь, скрестились на долю секунды, будто два клинка на поле боя. Амаррка и данганар одновременно вздрогнули, каждый всем телом ощутив странное напряжение. Эсмиль первая опустила глаза.
– А ты? – спросил Дарвейн, продолжая смотреть на нее. – Почему ты вернулась? Да еще повела за собой моих людей?
Она пожала плечами:
– Тоже не знаю. В тот момент я не задумывалась об этом, просто знала, что должна сделать все, чтобы спасти тебя.
– Бергмэ будет наказан, когда мы вернемся в Эрг-Нерай.
– Кто будет наказан? – не поняла девушка.
– Тот, кто посмел тебе угрожать.
Она вспомнила огромного бородатого воина, который кричал, что ее нужно выкинуть за ворота. Если бы не Вирстин, то лежать бы ей сейчас в звериных желудках, на пару с лэром.
Эсмиль нервно передернула плечами, отгоняя жуткие воспоминания.
– Вирстин рассказал? – поинтересовалась она.
– Да. Ты сегодня его поразила. Он еще никогда не видел, чтобы женщина так рвалась в бой, так отдавала приказы. Да и другие тоже.
Он резко замолчал, будто что-то недоговаривая, и на минуту в палатке воцарилась гнетущая тишина.
Девушка прошлась по лицу лэра внимательным взглядом.
– А ты? – ее голос внезапно сел. – А ты видел?
– Нет.
Несколько секунд они сверлили друг друга напряженными взглядами. Наконец, Дарвейн признал:
– Ты не рабыня. Ты другая.
– Я амаррка, – подсказала она. – Эсмиль ди Маренкеш, наследница Высшего Дома, подданная императрицы Ауфелерии.
– Не рабыня, – он кивнул, принимая ее слова. – Подойди ко мне.
Отставив пустой котелок, девушка поднялась и шагнула к нему, склонив голову на бок. Замерла, настороженно глядя на него сверху вниз.
– Ближе, – усмехнулся Дарвейн, ловя ее взгляд.
Ей опять пришлось опуститься рядом с ним на колени.
Эсмиль вздрогнула, когда мужские руки тяжело легли ей на плечи, а сухие шершавые пальцы, царапнув нежную кожу, поддели кожаный ошейник. Скривившись от боли, Дарвейн начал наощупь сражаться с замком.
– Что ты делаешь? – девушка обеспокоенно завозилась.
– Стой смирно! – прошипел лэр.
Его пальцы нащупали заклепку, рванули, послышался короткий сухой треск – и в руках Дарвейна оказался разорванный ошейник. Тяжело выдохнув, мужчина откинулся назад на попоны, чувствуя, как от напряжения в ранах пульсирует боль.
Девушка пару секунд смотрела на полоску черной кожи в его руках, потом, будто не веря, поднесла руки к шее.
– Что это значит? – прошептала она, нервно потирая горло.
– Ты больше не рабыня, – глухо ответил лэр.
– А…
Она на мгновение растерялась. Если не рабыня, то кто? Разве в этой стране женщина может быть кем-то еще?
– Теперь ты квинна, – пояснил Дарвейн, не глядя на нее, – свободная.
– И что мне делать? – холодок тревоги скользнул по спине Эсмиль. Еще пару минут назад она была собственностью этого человека и знала, что полностью в его власти, а теперь он дает ей свободу? И что делать с этой свободой посреди бесконечной заснеженной пустыни?
– Ничего. Ты спасла мне жизнь. Я не могу вернуть тебя домой или изменить то, что случилось. Но могу привезти в Эрг-Нерай и представить всем как квинну Эсмиль ди Маренкеш. Ты можешь остаться со мной или выбрать мужчину по сердцу. В любом случае, принуждать тебя никто не посмеет.
– Мужчину по сердцу? – растерянно пробормотала Эсмиль. Такой поворот событий она даже не предвидела. – То есть, я больше не буду с тобой… – она бросила на постель выразительный взгляд.
– Ты больше не моя собственность, – криво усмехнулся Дарвейн и посмотрел на нее. – Ладно, пора спать. Скажи Вирстину, пусть даст тебе пару шкур завернуться. Ночь холодна, а квинне не пристало спать с мужчиной в одной постели, это удел рабыни.
Его слова окатили ее словно ведро ледяной воды.
– Я буду спать одна? – девушка недоверчиво уставилась на него.
– Да. Сегодня уже поздно, а завтра парни поставят для тебя отдельную палатку. Ты войдешь в мой дом как свободная женщина, это самое малое, что я могу сделать для тебя. Это моя плата за твой поступок.
Эсмиль опустила взгляд. Сердце кольнуло что-то, похожее на обиду. Как, он отвергает ее? Сейчас, когда она уже готова признаться, что сама хочет быть с ним?
Ее пальцы с силой сжались в кулаки, ногти впились в ладони. Несколько секунд она сидела, низко опустив голову, и Дарвейн видел только золотистую макушку, на которой играли отблески масляной лампы. Ему хотелось видеть ее глаза, узнать, что за мысли бродят сейчас у нее голове, но он тоже молчал.
Наконец, она встала.
– Если я теперь квинна, – медленно произнесла, глядя на него ничего не выражающим взглядом, – означает ли это, что вольна сама выбирать свое будущее и с кем мне быть?
– Да, – сухо ответил он.
– А если мужчина, которого я выберу, меня не захочет?
– Я могу приказать ему.
– В смысле?
– Рабыню не спрашивают, с кем она хочет быть, а квинна сама выбирает. Это ее привилегия. Если ты выберешь кого-то по сердцу… – он на мгновение запнулся, – это будет честь для него. Только квинна может стать супругой и дать наследника. У нас мало свободных женщин, в основном рабыни, а дети от рабынь не наследуют родовое имя. Ну и наши обычаи запрещают мужчине брать в постель квинну, если он с ней не сочетался браком…
Эсмиль на мгновение прикрыла глаза, пытаясь осознать последнюю фразу. Значит, пока она считалась рабыней, он мог делать с ней что хотел и как хотел. А теперь, когда он снял с нее ошейник и повысил в статусе… Теперь она уже не принадлежит ему, и он не посмеет принудить ее к связи. Если только не сделает своей женой.
– Ладно, Ваша Милость, – усмехнулась она с видом человека, принявшего окончательное решение, – сейчас уже действительно поздно. Пойду, Вирстина поищу.
Девушка подошла к выходу из палатки, откинула полог и выглянула наружу. В лицо ударил колючий холод.
– Кстати, – сказала она, не оборачиваясь, – он мне очень понравился.
Дарвейн дождался, пока полог опустится за ее спиной, а потом, не выдержав, зарычал, впиваясь скрюченными пальцами в густую медвежью шерсть. Ревность, похожая на укус змеи, ужалила его в самое сердце.